У подножия водитель сбавил скорость. Впереди виднелась будка – контрольно-пропускной пункт. Я напряглась. В машину заглянул турецкий солдат. О чем-то поболтав с водителем, он проверил его документы, однако наших удостоверений личности не потребовал. Мать Мосейна выпустила облако сигаретного дыма ему в лицо. Солдат велел нам проезжать.
Мы продолжали путь по двухрядному асфальтированному шоссе, рассекающему плоскогорье. Каждые двадцать минут приходилось останавливаться у контрольно-пропускных пунктов. Всякий раз у меня начинало учащенно биться сердце, но нас пропускали без затруднений. Мать Мосейна постаралась на славу, нарядив нас в курдское платье.
В какой-то момент водитель притормозил у обочины, откуда ответвлялась бугристая колея, ведущая к деревеньке, состоявшей из нескольких лачуг. Мальчик, сидевший впереди, выпрыгнул из машины и побежал по направлению к ней. А мы помчались дальше, к Вану.
Только тут я сообразила, что в предотъездной суете забыла попрощаться и поблагодарить Мосейна. Мне стало стыдно.
Я вспомнила о его свертке. Я ведь сунула его в сумку, не распаковав. Я развернула газету – здесь были наши паспорта, деньги и мои драгоценности. Все доллары были в целости, а иранские риалы обратились в толстую пачку турецких лир. Мосейн вернул все, кроме золотого ожерелья. Таким странным образом закончилось это странное знакомство. Мосейну я была обязана жизнью – и своей и Махтаб. Деньги и драгоценности уже не имели значения. Вероятно, Мосейн решил, что золотое ожерелье – справедливые чаевые.
Мы затормозили у другой колеи, ведущей к другой бедной деревушке. Мать Мосейна закурила очередную сигарету, прикурив от предыдущей. Затем проворно вылезла из машины и, не простившись, ушла.
Теперь в машине остались только мы и водитель, мчавший нас по направлению к Вану.
Неожиданно он остановился в безлюдном месте и жестом велел нам сбросить с себя курдские платья. Мы остались в американской одежде, превратившись в американских туристок, правда, без положенных штампов в паспортах.
Мы возобновили путешествие, и я заметила, что теперь деревни попадались чаще и стали крупнее. Мы приближались к окрестностям Вана.
– Аэропорт, – попыталась я объяснить водителю.
Махтаб произнесла соответствующее слово на фарси, и водитель просиял – понял. Он затормозил перед каким-то зданием, окна которого пестрели туристическими рекламными плакатами, и жестом велел нам оставаться в машине. Через несколько минут он вернулся и с помощью Махтаб сообщил мне, что следующий рейс в Анкару через два дня.
Это не годилось. Нам надо было выезжать в Анкару немедленно, прежде чем кто-либо успеет нами заинтересоваться.
– Автобус? – с надеждой спросила я.
– Аа-а, – кивнул водитель.
Он нажал на газ, и мы понеслись по улицам Вана в поисках автовокзала. Здесь водитель вновь велел нам оставаться в машине. Он вошел в здание диспетчерской и вернулся через несколько минут.
– Лиры? – спросил он.
Я вынула из сумки пачку турецких денег и протянула ему. Отсчитав несколько банкнот, он исчез. И вскоре появился, широко улыбаясь и размахивая двумя билетами на автобус до Анкары. Он заговорил с Махтаб, с трудом подбирая слова на фарси.
– Он говорит, что автобус уходит в четыре часа, – перевела Махтаб.
И прибывает в Анкару лишь завтра – около полудня.
Я взглянула на часы. Было только час дня. Мне не хотелось три часа околачиваться на автовокзале, и, позволив себе расслабиться у самого порога к свободе, я произнесла единственное слово – в данный момент самое желанное как для меня, так и для Махтаб.
– Газза! – Я приложила руку ко рту. «Еда!»
С того момента, как мы покинули тегеранское укрытие, мы ели только хлеб и семечки, запивая их чаем.
Оглядевшись по сторонам, водитель жестом позвал нас за собой. Он завел нас в ближайший ресторан. Затем, когда мы сели за столик, сказал, отряхивая руки:
– Тамум, тамум. – «Конец».
Мы от всей души поблагодарили его за помощь. Уходя, он чуть не плакал.
Заказав незнакомые блюда из незнакомого меню в незнакомой стране, мы с Махтаб не знали, что нам подадут. К нашему удивлению, это оказался изумительный, зажаренный на вертеле цыпленок с рисом. Мы были наверху блаженства.
Поскольку нам надо было убить время, мы долго сидели за столом, смакуя каждый кусочек и взволнованно разговаривая об Америке. В душе я очень беспокоилась за папу. Я набила желудок, но голод по известиям о близких так и остался неутоленным.
Вдруг Махтаб просияла.
– Ой! – воскликнула она. – Вон тот дядя, который нам помогал.
Подняв голову, я увидела водителя, направлявшегося к нашему столику. Он присоединился к нам и заказал какую-то еду и чай. Очевидно, ему стало совестно, что он бросил нас одних, не посадив на автобус.
Наконец все втроем мы вернулись на автовокзал. Там водитель отыскал какого-то человека, турка по национальности, очевидно управляющего, и договорился с ним о нас. Управляющий с нами тепло поздоровался. Водитель еще раз произнес:
– Тамум, тамум.
И вновь глаза его увлажнились. Он оставил нас на попечении турка.
Управляющий предложил нам сесть у дровяной печки. Мальчик лет десяти подал чай. Мы ждали.
Незадолго до четырех часов управляющий приблизился к нам.
– Паспорт? – попросил он.
У меня упало сердце. Я смотрела на него пустыми глазами, притворяясь, что не понимаю.
– Паспорт? – повторил он.
Я открыла сумочку и медленно стала в ней рыться – я вовсе не хотела, чтобы он видел наши паспорта.
Он быстро замотал головой и выставил вперед ладонь – мол, достаточно. Пока он проверял документы других пассажиров, я пыталась осмыслить его действия. Вероятно, он отвечал за то, чтобы у всех пассажиров были при себе документы. Он убедился, что паспорта у нас есть, а остальное его не интересовало. Знать бы, что ему сказал водитель.
Мы все еще блуждали в мире интриг, границ и документов, даваемых шепотом объяснений и понимающих кивков.
Объявили посадку, я поняла слово «Анкара», и мы с Махтаб поспешили за остальными пассажирами к современному междугородному автобусу типа «Грейхаунд».
В задней части, слева, мы нашли два свободных места. Пассажиры вереницей заходили в автобус, постепенно заполнив его почти до отказа. Мотор работал, и в автобусе было тепло.
От свободы нас отделяла лишь двадцатичасовая поездка до Анкары.
Уже через несколько минут мы были за городом и стремительно мчались по извилистой горной дороге, покрытой коркой льда. Множество раз, когда автобус кренился на поворотах, где с краю дороги не было никаких защитных барьеров, наша жизнь подвергалась опасности. Господи, думала я, неужели мы проделали столь долгий и трудный путь только для того, чтобы сорваться с обрыва?
