Несчастные высокие мужиНе больше славы за собой оставят,Чем след от тела, павшего в морозНа белый снег.Едва засветит солнце,Стечет со снегом прах,Растает след.
После этих слов за столом опять наступила тяжелая тишина, более гнетущая, чем перед этим.
Вдруг лорд Брандок Дах встал, отстегнул с плеча золотую перевязь с абрикосовыми сапфирами, алмазами и огненными опалами, которые изображали молнии. Он швырнул ее вместе с мечом на стол перед собой, так что чаши зазвенели.
– О царица Софонисба, – сказал он. – Ты проговорила подобающую погребальную песнь про нашу славу и победу над Колдунией. Этот меч дал мне Зелдорниус. Он был со мной, когда я бился с Кориниусом у Кротринга и вышвырнул его из Демонланда. Он был со мной при Меликафказе. Он был со мной в последней великой битве в Колдунии. Ты скажешь, что он принес мне удачу и победу в бою. Но он не принес мне того, что получил Зелдорниус: не разверзлась подо мной земля и не поглотила меня после последнего подвига.
Царица потрясенно смотрела на него, удивляясь его волнению, ибо до сих пор знала его как жизнерадостного шутника.
Но остальные лорды Демонланда тоже встали и побросали свои богато изукрашенные мечи на стол рядом с мечом Брандока Даха. А лорд Джасс сказал:
– Теперь мы можем сложить мечи как последнее жертвоприношение на могиле Колдунии. Отныне они заржавеют; отомрет мореплавание и великое военное искусство; наши великие враги погибли, их больше нет; а мы, повелители мира, станем пастухами и охотниками, или хуже, обманщиками и шутами, как домоседы-бештриане и Красный Фолиот. О царица Софонисба, и вы, братья мои и друзья, собравшиеся, чтобы завтра отметить мой день рождения в Гейлинге, какие наряды вы приготовили на праздник? Облачитесь во все черное, плачьте и плачьте, думая о том, что наши величайшие воинские подвиги должны были привести нас к безвременному крушению, как только яркая звезда нашего величия пересечет меридиан. Думайте о том, что мы, бившиеся ради битвы, наконец, стали сражаться так хорошо, что никогда не сможем сражаться лучше, разве что друг с другом в братоубийственном безумии. Дабы этого не случилось, пусть земля сомкнется над нами, и память о нас исчезнет.
Царица была потрясена, став свидетелем такой вспышки горя, хотя не могла осознать причин и корней ее. Когда она заговорила, ее голос слегка дрожал:
– Милорд Джасс, милорд Брандок Дах, и другие лорды Демонланда! Я никак не ожидала увидеть вас, охваченных таким горем. Ибо я прибыла веселиться с вами. Странно мне слышать, как вы скорбите и оплакиваете своих худших врагов, которых вы, рискуя жизнями своими и самым дорогим, что у вас есть, наконец, одолели. Моя память насчитывает две тысячи весен, но я всего лишь дева, и молода годами, мне не пристало давать советы великим лордам и воинам. Однако, мне кажется странным, что для вас не найдется мирных дел, радостей и подвигов в вашей жизни, ибо вы молоды, благородны, и обладаете всякими сокровищами и знаниями, и живете в самой красивой стране мира. Ваши мечи не должны ржаветь, вы сможете снова поднять их против варварской Бесовии или других доселе не покоренных стран.
Но лорд Голдри горько рассмеялся.
– О царица, – воскликнул он. – Разве покорением слабых дикарей могут довольствоваться мечи, сражавшиеся с домом Горайса и его славнейшими военачальниками, имевшими столь великую власть и славу и внушавшими такой страх?
А Спитфайр сказал:
– Какая нам радость от мягких постелей, изысканных трапез и всех этих развлечений в многовершинном Демонланде, если нам придется жить трутнями, не имея жал, и ничего не делать для поднятия аппетита?
Некоторое время все молчали. Потом лорд Джасс сказал:
– О царица Софонисба, тебе приходилось видеть весной в дождливый день радугу между небом и землей, и замечать, как все на земле, что есть за ней: деревья, горные склоны, реки, поля, леса и дома смертных, – преображается в радужных красках?
– Да, – ответила она. – Мне всегда хотелось достать до них.
– Мы побывали за радугой, – сказал Джасс. – И не нашли за ней желанной сказочной страны, но лишь дождь и ветер, и холодные горы. Наши сердца замерзли там.
Царица сказала:
– Сколько тебе лет, милорд Джасс, что ты говоришь, как старик?
Он ответил:
– Завтра будет тридцать три, по земным меркам это молодость. Никто из нас не стар, мои братья и лорд Брандок Дах моложе меня. Но в свою дальнейшую жизнь мы входим, как старики, ибо все лучшее из нее ушло, – и он добавил: – Тебе, о царица, вряд ли понятна наша печаль, ибо тебе благие боги дали то, чего желала твоя душа: покой и вечную юность. Если бы они могли дать нам желанный дар, это была бы вечная юность и война, неувядаемая сила и искусство владеть оружием. Лучше было бы нам снова подвергнуться риску полного уничтожения, чем доживать свои жизни, как скот, который откармливают на убой, или как растения.
Царица широко раскрыла глаза от удивления.
– Ты бы мог такое желать? – спросила она.
Джасс ответил:
– Правду говорят, что на могиле не построишь дом. Если бы ты мне сию минуту объявила, что великий Король снова жив и сидит в Карсэ, предлагая нам решить наш спор ужасной войной, ты бы тут же увидела, что я сказал тебе правду.
Пока Джасс говорил, царица переводила взгляд с одного на другого. И видела, что в их глазах вспыхивает радость битвы, как радость жизни возвращается к мужам в тяжелом сне. Но когда он кончил, глаза их потухли. Словно боги собрались за столом в расцвете горделивой молодости, но боги страшно печальные, изгнанные из бескрайних небес.
Все долго не говорили ни слова, а царица опустила глаза, погрузившись в раздумья. Потом лорд Джасс встал и сказал:
– О царица Софонисба, прости нас за то, что собственные горести заставили нас забыть о гостеприимстве и утомить нашу гостью такой невеселой трапезой. Мы пренебрегли церемониями, ибо считаем тебя близким нашим другом. Завтра мы будем с тобой веселиться, что бы ни случилось потом.
