Нам вновь возразят и скажут: «Если ведьмы не могут ведовством убивать и творить другие странные дела, отчего же они сознавались в убийствах и других коварных деяниях, за кои и были осуждены?»
На это я отвечу: если уж невинность Адама и Евы так легко было поколебать и уловить соблазном греха, насколько же скорее после грехопадения несчастные создания уговорами, посулами и угрозами, лишением сна и иными пытками склоняются к признаниям, не только ложным, но даже противным природе и тому, чему учит христианская вера.
Только в XVIII в. появилось понимание, что многие обвинения против ведьм могли быть спровоцированы галлюцинациями. Прежде никто об этом всерьез не задумывался, но епископ Фрэнсис Хатчинсон в «Историческом обзоре ведовства» (Historical Essay Concerning Witchcraft, 1718) писал:
Многие люди искренне верят, будто видели дух, явившийся им извне, когда на самом деле это лишь внутренний образ, скачущий у человека в голове.
Благодаря отваге этих разоблачителей охоты на ведьм, а также потому, что преследования распространялись и на привилегированные классы и угрожали становящимся институтам капитализма, но в особенности в связи с распространением идей европейского Просвещения постепенно костры, на которых сжигали ведьм, угасли. В Голландии, колыбели цивилизации, последняя казнь состоялась в 1610 г., в Англии — в 1684 г., в Америке — в 1692 г., во Франции — в 1745 г., в Германии — в 1775 г. и в 1793 г. — в Польше. В Италии инквизиция продолжала выносить смертные приговоры до конца XVIII в., а пытку католическая церковь запретила только в 1816 г. Последним оплотом веры в реальность ведовства (а значит, и в необходимость суровой кары) была католическая церковь.
Охота на ведьм — позорная страница человеческой истории. Как мы оказались способны на такое? Как могли до такой степени не замечать собственных слабостей? Как такое случилось в самых «передовых», самых «цивилизованных» государствах той эпохи? Почему этой истерии так охотно способствовали консерваторы, монархисты, религиозные фундаменталисты? Почему ей противились либералы, квакеры, сторонники Просвещения? Если мы уверим себя в том, что наши убеждения абсолютно правильны, а чужие неверны, что мы ищем блага, а все прочие — зла, что Повелитель Вселенной говорит исключительно с нами и никогда — с приверженцами иных вер, что дурно даже сомневаться в раз и навсегда установленных догмах или задавать вопросы, что наш главный долг — веровать и повиноваться, то охота на ведьм будет возобновляться под новыми масками вновь и вновь, пока не кончатся люди на Земле. Обратите внимание на первый пункт, с которого начинает Фридрих фон Шпее: не следует ли из него, что распространение в широких массах скептицизма и лучшего понимания источника суеверий позволило бы разорвать порочный круг? Если мы не поймем, что произошло на предыдущем витке, то не распознаем и следующий.
* * *
«Государство обладает безусловным правом контролировать формирование общественного мнения», — заявлял Йозеф Геббельс, министр пропаганды Третьего рейха. В романе Джорджа Оруэлла «1984» государство во главе с «Большим братом» нанимает орду бюрократов, единственная обязанность которых — подделывать архивы, чтобы привести прошлое в соответствие с интересами нынешней власти. Этот роман — не просто фантазия на политические темы, он основан на реалиях сталинского режима, при котором переписывание истории стало государственной задачей. После того как Сталин пришел к власти, портреты его соперника Льва Троцкого, человека, сыгравшего огромную роль в революциях 1905 и 1917 гг., исчезли из учебников. Их место заняли эпические и не имевшие никакого отношения к фактам картины, на которых Сталин совершал большевистскую революцию бок о бок с Лениным, а Троцкий — создатель Красной армии — вроде бы не имел к этому никакого отношения. Такие портреты и «исторические» картины в СССР почитались, словно иконы. Они висели во всех официальных кабинетах, украшали здания вместо наружной рекламы — порой высотой в десяток этажей, — размещались в музеях, воспроизводились на марках.
Новые поколения росли с верой в такую историю. Старшее поколение тоже уже начинало «припоминать» нечто подобное — своеобразный синдром политической подмененной памяти. Компромисс между подлинными воспоминаниями и тем, во что принуждала верить власть, Оруэлл назвал «двоемыслием». Те же, кто не сумел приспособиться, те старые большевики, кто помнил незначительное участие Сталина в революции и ключевую роль Троцкого, были осуждены как предатели, закоснелая буржуазия, «троцкисты», «левацкие фашисты», были арестованы, их пытали, вынуждали публично признаться в своих преступлениях, а затем казнили. При полном контроле над СМИ и полицией, оказывается, вполне возможно переписать воспоминания сотен миллионов людей — на это потребуется всего лишь одно поколение. Почти всегда это делается с корыстной целью: укрепить власть тех, кто уже у власти, потешить их нарциссизм, мегаломанию или же паранойю. В механизм, предназначенный для исправления наших ошибок, вставляются палки — стирается общественная память о серьезных политических просчетах, а значит, те же промахи будут совершаться вновь и вновь.
