Она кивнула.
– Он любит ее… надеюсь… – почти прошептала Анна.
– Он любит ее… как сестру, – возразила я. – Он всегда говорил, что жалеет ее, потому что она такая хрупкая и болезненная, и… бедная… Сердце он отдал Марии Манчини…
– Этого быть не может… – проговорила королева.
Потом, мгновение поколебавшись, она добавила:
– Я говорила также с кардиналом.
Я с ужасом смотрела на Анну. Она решилась говорить об этом с кардиналом! Она тоже, наверное, не в своем уме! Конечно же, Мазарини сделает все, чтобы брак Людовика с Марией Манчини состоялся. В полнейшее недоумение меня ввергли следующие слова Анны:
– Кардинал тоже считает, что это невозможно.
– Но она же его племянница! – вскричала я.
– Да, это так, – согласно кивнула Анна и тут же пояснила: – Но кардинал очень умный человек. Он сказал, что такой брак противоречит традициям монарших семей. Народ может отвергнуть такую королеву, возможно, даже восстать против нее. И тогда во всем обвинят его, Мазарини, первого министра королевства. Он считает, что брак Людовика и Марии будет пагубным для страны… и для него лично.
– Он в самом деле очень умный человек, – согласилась я.
– Самый умный, – с нежностью произнесла Анна. – Но Людовик разгневан. О, дорогая моя сестра, мне придется как можно скорее найти ему невесту.
И тогда я подумала, что невестой Людовика непременно должна стать моя любимая Генриетта. В глубине души я давно мечтала об этом брачном союзе. Если Генриетта станет королевой Франции, я наконец смогу удалиться от двора, обрести покой, а все остальные дела предоставить судьбе.
Однако спокойно не проходил ни один день. Следующая неприятность опять была связана с выходкой мадемуазель де Монпансье. Всегда и всюду, где бы она ни побывала, возникали конфликты. Совсем недавно прощенная за участие во Фронде, Анна-Луиза вновь появилась при дворе – такая же цветущая, как всегда, хотя, возможно, слегка утратившая прежний блеск.
Кардинал Мазарини пригласил меня с Генриеттой на ужин, на котором должны были присутствовать король и герцог Анжуйский. Я всегда с радостью принимала приглашения туда, где бывал король, и этот вечер обещал доставить нам много удовольствия. Так и было, не считая одного происшествия. Когда мы после ужина покидали зал, мадемуазель де Монпансье оказалась вдруг впереди моей дочери. Подобное могло означать только одно: Анна-Луиза считала себя выше Генриетты по рождению. Это была неслыханная дерзость.
Я уже прошла вперед, ожидая, что следом за мной поспешает Генриетта, а когда вдруг обнаружила, что это не так, я пришла в ярость. С трудом совладав с собой, я в душе пожелала племяннице провалиться в тартарары.
Однако на этом дело не кончилось, ибо слух о неприличном поведении мадемуазель дошел до кардинала. Ярый сторонник придворного этикета, он был глубоко уязвлен, ибо прискорбный случай нарушения всех правил имел место в его доме.
Спустя несколько дней кардинал снова пригласил гостей. За ужином собрались король, герцог Анжуйский и мадемуазель де Монпансье. На этот раз ни я, ни Генриетта приглашения не получили. И слава Богу!
На ужине присутствовало много людей, и вскоре мне пересказали разговор за столом.
Кардинал спросил у Анны-Луизы, правда ли то, что она оспаривает у принцессы Генриетты право на превосходство по рождению и даже выказывает ей непочтение. Король и герцог Анжуйский сидели рядом и слышали вопрос хозяина.
Вдруг четко и громко, так, чтобы все слышали, заговорил герцог Анжуйский:
– Так что с того, что моя кузина повела себя якобы неподобающим образом? Почему люди, которым мы даем пищу и кров, должны быть первыми среди нас? Если им не нравится наше обращение, пусть отправляются в другие места.
Слова королевского брата привели меня в отчаяние. Значит, они действительно считают нас нищенками! Но больнее всего мне стало оттого, что сидящий рядом Людовик промолчал. Я с ужасом поняла, что мы им надоели.
Я была настолько оскорблена, что, не задумываясь, отправилась к кардиналу и заявила, что для нас унизительно пользоваться деньгами, которые королева определила нам на содержание. Я всегда буду благодарна Анне за ее щедрость и поддержку, однако считаю, что вправе потребовать от английского парламента выплаты части моего приданого, которое, как жена короля, я привезла в Англию.
Мазарини, кивая головой, с сочувствием смотрел на меня.
– Ваше Величество, – отозвался он, выслушав меня. – Вам не следует серьезно рассчитывать на то, что английский парламент назначит вам содержание.
– Я не столь уверена в этом, как вы, ваше преосвященство, – заметила я. – Вы подружились с Оливером Кромвелем и считаете его порядочным человеком, так давайте же проверим, так ли это на самом деле.
– Подобная просьба будет отклонена, – сказал Мазарини.
– Вы обратитесь к английскому парламенту от моего имени? – спросила я.
– Если вы настаиваете… – ответил кардинал.
– Да, я настаиваю, – заявила я.
Однако результатом был не просто отказ, но отказ оскорбительный. Поскольку я в свое время не захотела короноваться, парламент не считает меня королевой Англии. Вот каким был ответ.
Когда я узнала об этом, я пришла в такую ярость, что не смогла сдержаться при следующей беседе с кардиналом.
– Значит, они полагают, что я была королевской содержанкой?! – взорвалась я. – Неужели короля Франции не возмутит и это оскорбление, нанесенное его тетке, дочери его деда?!
Мазарини, не теряя присутствия духа, спокойно ответил:
– Они всего лишь хотели сказать, что, поскольку вы не короновались, вы не обладаете правами королевы. К тому же всем известно, что вы сами отказались от коронации, тем самым лишая себя королевских прав.
– Кажется, – возбужденно проговорила я, – вы готовы встать на сторону вашего друга Оливера Кромвеля.
С тем я и покинула покои кардинала.
Вскоре Анна попросила меня о встрече. Она была хорошей женщиной, но слишком уж надоедливой. Будучи искренне благодарна ей, я не могла отказаться принять ее.
– Я знаю, – начала королева, – как страстно вы мечтаете о собственном доме… не очень большом… куда бы вы могли удалиться от шума и суеты придворной жизни…
– У меня есть Шайо, – напомнила ей я.
– Я не имела в виду монастырь, – сказала Анна, – а небольшой дом. Я прекрасно вас понимаю, потому что у меня тоже часто возникает подобное желание. Для меня, к сожалению, это пока несбыточная мечта, хотя, возможно, когда-нибудь, когда Людовик женится… Кто знает? Но сейчас я думаю о вас, дорогая сестра, у вас такая тяжелая жизнь.
– Да, вы правы. Я бедна и во всем завишу от вас, а теперь мы с дочерью стали объектом насмешек, – с горечью проговорила я.
