— Зоечка, хватит о евреях. Ты ужасно красивая, прямо София Ротару.
— Ты скажешь! — Зоя стрельнула в него карими глазками. — Ну и что, что красивая? А счастья все равно нету.
— Ну, счастье! — Квашук придвинулся к ней вместе со стулом. — Счастье все равно что пароход. Сегодня он где-то там, а завтра — вот он, пришел и ошвартовался.
— Плавал. Теперь на берегу. — Квашук еще ближе, вплотную придвинулся. — Зоя, у меня душа радуется, когда смотрю на тебя.
Он осторожно обнял ее.
— Руки, руки! — сказала Зоя.
Но не торопилась высвободиться. Несколько мгновений они смотрели друг на друга в упор. Вдруг Зоя, закрыв глаза, медленно потянулась к нему и встретила дрогнувшими губами его жадные поцелуи.
2
Под большой вывеской «Автосервис» братья Трушковы, стоя на стремянке, прибивали вывеску поменьше: «Шиномонтаж». Лиза, толстенькая жена Сани Трушкова, стояла внизу, смотрела, ровно ли.
— Валера, — сказала она, — свой край опусти немного. Ага, вот так.
Бодро стучали молотки, загоняя костыли сквозь ушки вывески в кирпичную стену. Лиза шагнула было к воротам сарая, то бишь здания автосервиса, но, услыхав скрип снега под шагами, обернулась. Костя Цыпин, длинный, в огромной желтой шапке и зеленой куртке, подошел, кивнул ей. Лиза тихо сказала:
— Ты лучше уйди. Слышишь?
Костя не ответил. Исподлобья оглядел братьев, достал из пачки сигарету, закурил.
— Ой, кто к нам пришел! — Валера соскочил со стремянки и направился к Косте, осклабясь и поигрывая молотком. У него лицо было в кровоподтеках и в двух местах залеплено пластырем. — Какой сурпри-ыз!
— Стой! — велел ему старший, Саня. Он неторопливо слез со стремянки, звучно высморкался, подошел к Косте. — Ну! Чего надо?
— Сам знаешь, — хмуро ответил тот. — Деньги обратно хочу получить. Свой пай.
— Пай обратно! — Валера хохотнул. — Ой, уморил! Ты где его взял, пай-то? Может, геройским трудом заработал?
— Надо разобраться, — сказал Саня. — У твоего жида сколько взяли? Двадцать кусков. Ты это своим паем считаешь? Ладно…
— Да он и не прикасался к ним! — выкрикнул Валера.
— Обожди! — Саня вдумчиво продолжал: — Они что, в банке лежат? Сам знаешь, где они. Вон, — кивнул на сарай, — трубы, калорифер покупали? Покупали. Яму делали?
— Только на мои, что ли, делали? — Костя зло пыхнул сигаретой.
— Не только, — справедливо рассудил Саня. — За аренду, за обустройство все паи пошли. Взятку в управление еще добавить. Вон Лизавета, бухгалтер наш, считала. Сколько ушло, Лизавета?
— Ну, сколько? — Лиза хмыкнула. — Сколько было, столько и ушло.
— Вот. А прибыль какая? Ноль целых, хер десятых. Пока только на бензин да масло хватает. Тебе ясно?
— Не хочешь весь пай, — сказал Костя, — ладно, отдай половину. Мы уезжаем, нам деньги нужны.
— Нету денег, — отрезал Саня.
— Кончили считать? — весело осведомился Валера. — Ну, теперь я посчитаю. У меня своя булгахтерия. — Все поигрывая молотком, он подступил к Косте. — Сейчас вычитать с тебя будем. За сколько ты продал нас тому следователю очкастому?
— Чего п…шь? — огрызнулся Костя. Но отступил шага на два. — Никого я не продавал…
— Врешь! — заорал Валера. — Свою шкуру спасал, а нас подставил! У-у, падла!
Он замахнулся молотком, в тот же миг Лиза, визжа, вцепилась в его занесенную руку. Валера, матерясь, вырвался. Но неудачно: потерял равновесие, мелко засеменил, падая, — и с ходу упал на Костю, сбив его с ног. Они забарахтались на снегу, пыхтя и тыча кулаками друг в друга. Молоток, выпавший из руки Валеры, поднял Саня.
— А ну, хватит! — скомандовал он. — Вы, петухи! Отпусти его, Валерка!
Валера, ухвативший Костю обеими руками за горло, нехотя повиновался. Встал, отряхиваясь. Костя корчился на снегу, хрипел, держась за горло.
— Еще сдохнет тут, — проговорил Саня, морща задумчивый лоб. — Нам только не хватало…
Лиза, хлопотливая толстушка, приподняла Костю за плечи:
— Ну, ну, продышись!
Слава Богу, продышался Костя. Хотя и имел плохой, изжелта-синий вид. С Лизиной помощью поднялся на ноги, кинул на братьев взгляд, в котором, понятное дело, не было нежности, и пошел прочь, отплевываясь в разные стороны.
А придя домой, не говоря ни слова, прошел в кухню, достал из холодильника бутылку «Жигулевского» и долго пил из горла.
— Ну что? — спросила Лена, жена, дождавшись утоления жажды.
— Сволочи. — Костя утер губы ладонью. — Не отдают деньги.
— Ну, значит, все. Летим на Сахалин.
Она и родом-то была оттуда, с далекого острова. В поселке Бамбучки, близ Холмска, жили ее родители. Там, и верно, по склонам сопок рос мелкорослый японский бамбук. Сахалинское морское пароходство кормило семью: папа плавал боцманом на одном из паромов, ходивших между Холмском и Ванино, и на тот же паром устроил дочку. Там-то, в Татарском проливе, и высмотрел ее, молоденькую дневальную, Костя Цыпин, моторист этого замечательного плавсредства.
Ах, Холмск, все вверх-вниз, черные шлакоблочные дома и морской вокзал со стилизованным каменным компасом… В порту — суда, суда и краны, краны… А то, что дожди часто льют, так оно и хорошо — прибивают пылищу, из которой, вообще-то, состоят сахалинские дороги. Разве плохо жилось им, молодым, когда обженились, в Холмске? Костя плавал, Лена пошла учиться в техникум, папа-боцман устроил им жилье в пустующей комнате своего матроса-плотника, подавшегося на большие заработки в бухту Провидения. В пароходстве записался Костя в очередь на квартиру. Да и в Бамбучках хоть и немудрящий был домик, а всегда там были кров, и еда, и выпивка. Чем плохо? И вся эта хорошая жизнь рухнула — исключительно через нервный Костин характер. Ужасно рассорился он на пароме со вторым механиком из-за какой-то ерунды, даже вспоминать тошно, — и списался с судна. Хлопнул, можно сказать, дверью. Молодой жене объявил, что по горло сыт сахалинской жизнью и улетает обратно в свой Ломоносов. А что ей оставалось делать? Куда муж, туда и жена, правда ведь?
Но не нравилась ей жизнь в Ломоносове. Тесная квартира, крикливый выпивающий свекор, беспокойная свекровь, от которой несло больницей, хлоркой. Не раз уж порывалась Лена плюнуть на все это и податься обратно в родные Бамбучки. А теперь-то, когда Костю чуть не упекли за решетку и он, сильно напуганный, сам уже хочет драпануть отсюда, — теперь, ясное дело, одна им дорога на Сахалин.
Костя, утолив жажду пивом, так и объявил родителям, войдя в ихнюю, проходную комнату, что сегодня же возьмет в трансагентстве авиабилеты в Южно-Сахалинск.
— Ой! — Ксения, в домашнем халате, остановилась посреди комнаты. Она мокрой шваброй протирала крашеный пол. — Чо это ты надумал, Костя? Чо вам тут плохо?
