Но именно Леттис больше, чем кто-либо иной, возненавидела Эмбер. Она считала, что само присутствие такой женщины в их доме является позором для семьи, ибо эта чуть ли не двадцатилетняя девица не могла быть чем-то иным, кроме как любовницей шестидесятилетнего мужчины.
— Эта женщина, — прошептала она однажды на ухо Бобу и молодому Сэму, когда они трое стояли на нижней ступеньке лестницы и смотрели, как Эмбер, потряхивая локонами, легко и весело взбежала по ступенями, приподняв юбки, отчего обнажились ножки в зеленых шелковых чулках, — конечно же, неприличная! И я уверена, что она красится!
Между собой они говорили про Эмбер то, что не решались произнести при ней, а остальные все тоже прекрасно понимали, но не обсуждали вслух.
К ним подошел двадцатилетний Генри, студент Грэйз Инн и тоже поглядел на Эмбер. Он был настолько моложе остальных, что его доля в наследстве была бы совсем небольшая, по этой причине у него не было предубеждения к Эмбер.
— Если бы она не была такой яркой красавицей, тебе было бы легче, да, Леттис? — пошутил он.
— Красавицей?! — возмущенно напустилась на него Леттис. — Любая стала бы красавицей, если бы нарумянилась так, как она, если бы обвесила себя лентами, наклеила мушки и всякое такое!
Генри пожал плечами, обернулся к сестре:
— Жаль, что не все женщины так делают, раз все так просто.
— Разрази тебя гром, Генри! Ты нахватался этих мыслей в театре!
— Вовсе нет, Леттис! — покраснел он. — Я никогда не был в театре, и ты это прекрасно знаешь!
Леттис бросила скептический взгляд, а двое других братьев расхохотались. Генри покраснел еще больше, поспешно отвернулся и ушел, а Леттис вздохнула и направилась в кухню продолжать свою работу. Ведь Эмбер не делала никаких попыток заняться хозяйством, и хотя Леттис желала приобщить Эмбер к домашним делам, Сэмюэль попросил ее продолжать управление домом, и та не могла отказать отцу. Вести хозяйство огромного дома, где проживало тридцать пять детей и взрослых, а еще служило почти сто пятьдесят слуг, — было весьма нелегким делом.
В верхних комнатах Эмбер надела плащ накинула капюшон на голову и уложила в муфту маску из черного бархата. Глаза ее возбужденно блестели.
— Послушайте меня, мэм, — говорила Нэн, помогая собираться хозяйке и протестующе встряхивая головой в рыжих кудряшках, — уверена, вы очень глупо поступаете.
— Чепуха, Нэн! — заявила Эмбер, натягивая длинные до локтя кружевные перчатки. — Меня никто не узнает в маске!
— Ну, а если узнают, мэм? Ведь тогда все погибнет, и ради чего?
Эмбер сморщила носик и потрепала Нэн по щеке.
— Если меня будут спрашивать, я отправилась в Чейндж. И вернусь часам к трем.
Она вышла из комнаты и спустилась по узкой винтовой лестнице на задний дворик, где ее ожидала большая карета. Эмбер быстро уселась, и экипаж, тронулся со двора, потом свернул на Картер Лейн. Эмбер оставила себе в услужении Темпеста и Иеремию, которые возили ее, куда она хотела.
Наконец карета остановилась. Эмбер надела на лицо маску, вышла, перешла улицу и свернула в переулок, оттуда через оживленный двор пробралась к заднему подъезду Королевского театра. Оглянувшись, она прошла к двери в гримерную. Там, как всегда, было полно полуголых актрис и щегольски одетых поклонников, большинство из которых по новой моде носили парики.
Секунду никто не замечал ее прихода, потом к ней обернулась Бэк Маршалл:
— Что вам угодно, мадам?
С торжествующим смехом Эмбер сняла маску и скинула капюшон. Женщины взвизгнули от удивления и восторга. К Эмбер подошла поздороваться Скроггз. Ее старое некрасивое лицо сморщилось в приветственной улыбке. Эмбер обняла ее за плечи.
— Господь всевышний, миссис Сент-Клер! Где же вы были? Вы только посмотрите на нее! — заверещала она. — Я же говорила, что она вернется!
— Ну вот я и пришла. Вот тебе гинея, Скроггз, старая выпивоха, тебе хватит этого, чтобы неделю ходить под градусом.
Сразу же Эмбер окружили актрисы, осыпали поцелуями и забросали вопросами. Все говорили одновременно, а поклонники стали уверять, что просто умирали от тоски без нее. Прошел слух, будто Эмбер уехала в деревню рожать ребенка, что она умерла от лихорадки, что она уплыла в Америку, но когда Эмбер объявила, что вышла замуж за старого богатого купца — она не назвала его имени, — это произвело сильное впечатление. Мужчины-актеры узнали о ее приходе в театр и тоже явились в гримерную, каждый поцеловал ее, внимательно оглядел наряды и украшения, поинтересовался, сколько денег она унаследует и не забеременела ли.
Впервые за четыре прошедших месяца Эмбер чувствовала себя среди своих. В доме Дэнжерфилдов ее не оставляло ощущение, что она делает или говорит что-то не то. Но еще больше ее мучило желание сбросить с себя эту маску милой наивности, ввернуть какое-нибудь нахальное словцо, подмигнуть лакею, в общем, шокировать их всех.
И тут неожиданно она заметила лицо, которое узнала не сразу из-за совершенно неподходящего окружения. Она схватила маску и надела, опустила на голову капюшон и стала торопливо прощаться. Ибо через комнату, разговаривая с одной из новых молодых актрис, шел Генри Дэнжерфилд. Уже через минуту Эмбер оказалась у выхода в плохо освещенном коридоре, но не успела она сделать и нескольких шагов по лестнице, как почувствовала, что к ней подошли сзади.
— Прошу прощения, мадам…
У Эмбер екнуло сердце, она остановилась, но лишь на мгновение, потом двинулась снова.
— Я не знаю вас, сэр! — резко ответила она, изменив голос на октаву выше.
— Но я — Генри Дэнжерфилд, и вы мне…
— Меня зовут Энн Сент-Мишель, сэр. Я путешествую одна!
— Прошу прощения, мадам…
К ее великому облегчению, Генри отстал, и, выйдя на улицу, Эмбер оглянулась: молодого человека не было видно. Но она все же не села в карету, а прошла мимо и шепнула Темпесту:
— Встреть меня на углу Мэйпол.
Встревоженная и обеспокоенная, Эмбер до конца дня оставалась в своей комнате. Она ходила взад-вперед, десятки раз выглядывала из окон, нервно теребя руки, снова и снова спрашивала Нэн, почему Сэмюэль задерживается. Нэн не говорила, что знает о случившемся, но по ее виду об этом можно было догадаться.
В конце дня, когда Сэмюэль вернулся домой, он поздоровался с женой, как всегда, приветливо, улыбнулся и поцеловал. Эмбер, одетая только в халат, прижалась к его груди.
— О Сэмюэль! Где ты был так долго! Я вся извелась!
Он улыбнулся, обернулся, не смотрит ли Нэн, и просунул руку под халат Эмбер.
— Прости, дорогая. Приехал один джентльмен, и мы проговорили с ним дольше, чем я предполагал.
Он наклонился, чтобы снова поцеловать ее, и Эмбер за его спиной дала знак Нэн выйти из комнаты.
