Трактирщик словно уменьшился в размерах, как если бы из него выпустили всю кровь. Он обхватил голову руками, запустил пальцы в редеющие волосы.
– Моя жизнь так запуталась, что я не вижу правды, даже если она у меня под носом. Болотный король сказал, что я останусь человеком до тех пор, пока деву не проглотят, море не станет золотым, а святые не отправятся на запад на крыльях птиц, не знавших наседки. Я поверил старому аисту… Думал, всё случится через несколько лет, не больше. Годы летели быстро, и однажды я понял, что сделался старым и толстым, а море по-прежнему серое. Я как-то рассказал всё одному мальчишке; с тех пор, наверное, минула вечность. Решил, если с кем-то поделиться, что-то изменится, события потекут быстрее. Но я не думал, ни разу не предположил, что моя любовь рядом, хлещет пиво в тёмном углу. Ты должна была сказать мне, Сигрида. – Он вздохнул тяжело и прерывисто. – Если не ты моя цель, то кто?
– Мне жаль, Эйвинд, в самом деле жаль. Я не хотела, чтобы всё случилось так. Пока была молодой и красивой, мечтала встретить свою капитаншу и спасти её. А теперь я едва тащусь к ней на дырявой посудине в надежде, что мне хватит сил помешать морской твари.
В углу трюма безмолвно плакала Седка; её слёзы капали на палубу корабля, который тихонько качался из стороны в сторону.
Молчание, повисшее между Сигридой и Эйвиндом, было густым и тёмным, словно плоть угря; дни и ночи сменяли друг друга. Седка ненавидела эту тишину, эхом отдававшуюся в ушах. Она обрадовалась как вол, с которого сняли ярмо, когда Грог прикончила последний бочонок с ромом, вылив остатки в синий рот, громко рыгнула и заорала:
– Панцирь слева по борту!
Так и было – у Седки перехватило дыхание от ужаса, когда она увидела растущий панцирь, чёрный, зелёный, синий как море и скользкий, будто тело жука, из которого, покачиваясь, подымался купол. Его круглые злые глаза показались над водой, моргая прозрачными веками из-за тусклого солнечного света. Грог надела гримасу скуки, но девочка видела, что под слоем солёной воды её хвост дрожит. Лицо Сигриды было искажено от страха и возбуждения, она изо всех сил хваталась за руку Эйвинда, то ли пытаясь удержать его рядом, то ли используя вместо якоря на корабле. Седка так и не поняла.
– Грог! – сильным и высоким голосом крикнула Сигрида. – Плыви туда! В пасть!
Магира вскинулась в своей лохани, молотя фиолетовым хвостом.
– Ты выжила из ума, женщина? Я привела вас сюда, но с ножами или без ножей, это такая же дурь, как пить из пустой кружки!
– Всё хорошо! – Сигрида рассмеялась, запрокинув голову. Её волосы струились как у юной девушки. – «Сиротка, медведик и дева домой поплывут беззаботно – вперёд и вперёд!»
Седка похлопала магиру по плечу, которое от страха излучало тёмно-бирюзовое свечение.
– Я это сделаю, Грог. Всё и впрямь будет хорошо. Скорее всего… Ведь об этом поётся в песне, а песни, как правило, правдивы.
Тонкие пальцы, точно восковые, обняли штурвал, и Грог откинулась назад в своей лохани, колыхая пышной грудью.
– Фанатики! – пробормотала она, мотая лохматой зелёной головой.
Пасть Эхинея распахнулась, и море ринулось в неё мимо зарослей китового уса цвета слоновой кости. Маленький кораблик взмыл на гребень волны, как игрушечный.
«Поцелуй ведьмы» исчез в тени, словно угасшее пламя в сердце фонаря.
В Саду
– Не останавливайся! – взмолился мальчик, дыша быстро, как бегущий галопом жеребёнок. Девочка нахмурилась, и у чернильных пятен век появились складки, похожие на созвездия. Её взгляд метнулся в комнату, остановившись на спящей Динарзад, чьи пальцы подёргивались на бронзовых ключах.
– Если меня тут поймают…
– Я тебя защищу! Я храбрый, как любая сигрида! Думаешь, не смогу?
Девочка выдержала вежливую паузу:
– Думаю, ты очень храбрый, но кое-чего не понимаешь. Забыл, что сам когда-то меня боялся?
Мальчик почувствовал, как у него вспыхнули щёки.
– Только чуть-чуть, – пробормотал он, перебирая невесть откуда взявшиеся на подоконнике камешки, пытаясь представить себе, что это фигуры ло-шэнь. Ночь вокруг была темна, точно седельное масло, только их глаза блестели.
– Она крепко спит, – уговаривал мальчик, перегнувшись через подоконник, чтобы быть поближе к девочке, пока не почувствовал её дикий запах – запах деревьев и камня, которым она пропиталась. – Расскажи, чем всё закончилось!
Сказка о Седой девочке (продолжение)
Когда четверо живых существ на борту маленького корабля прочистили глаза от пены и привыкли к темноте, мир вокруг изменился.
Точнее, они оказались в другом мире. Брюхо морского монстра было таким огромным, что они могли видеть лишь ближайший к ним бок – рёбра, изгибаясь, уходили вверх, как в кафедральном соборе, – другой терялся в тумане, а своды над их головами напоминали беззвёздное небо. Желудочный сок чудовища образовал что-то вроде внутреннего моря, над зелёно-коричневыми водами которого курился ядовитый туман. Шхуна скользила по этой маслянистой поверхности, расталкивая носом плававший вокруг мусор. Воняло гнилой рыбой и водорослями, мимо проплывали скелеты безымянных существ, которые никогда не видели солнца над океаном. Седке казалось, что за бортом варится какое-то адское зелье.
Сигрида не стояла у фальшборта и не пялилась на мусор, собранный чудовищем за вечность, которую оно бродило по морю. Она встала за штурвал и, по-ястребиному распахнув глаза, смотрела на залежи корабельных обломков впереди.
Это был город разбитых кораблей, каждый из которых в своём ритме покачивался на волнах моря желчи. Некоторые были серыми и рассыпа́лись от времени, за штурвалами были скелеты, а по палубе с гипнотическим упорством туда-сюда катались черепа. Другие не выглядели старыми: краска на них местами всё ещё оставалась яркой, а тела, застрявшие в «вороньих гнёздах» и на бушпритах, вздулись от гниения, и над ними роились мухи. Шхуна беззвучно миновала могильник. Команда разинула рты, а Эйвинд наконец закрыл глаза, не в силах смотреть на множество трупов.
Сигрида пристально смотрела на корабль, находившийся неподалёку. Среди всех кораблей-призраков лишь на нём горели фонари: их оранжевый свет разливался над омерзительной водой, отблески огня танцевали на слизистых сводах ненасытного брюха.
И слышались голоса – звуки шумного веселья, восторженные крики и радостные возгласы. Сердце Седки заколотилось в груди. С болезненной медлительностью они приближались к загадочному кораблю, и девочка осмелилась надеяться, что он будет алым, как старые мечты. Но, когда они смогли хорошенько рассмотреть галеон – а это был именно галеон, красивейший из всех, что родились на свет, – он оказался не алым, а белым.
Поверхность корабля – бимсы, паруса и лини, даже носовое изваяние в виде женщины с лисьей головой и поднятыми руками, которыми она держалась за нос, – покрывало неимоверное количество морских желудей, сидевших плотно, как семена в сердцевине цветка. Живая мачта обросла этим белым зловонным покровом, облепившим ветви, будто снег во время сильной бури. Тут и там попадались лишь небольшие пятна поверхности, не занятой каменистыми раковинами и сохранившей прежний алый блеск. Получилась почти цельная оболочка, вроде боевой лошади, и даже Грог смотрела на живую массу с отвращением. Однако на палубе можно было заметить множество людей, которые что-то делали и точно были здоровыми и крепкими.
