Но вы вполне можете остаться на Земле. Надеемся, вам повезет, как везло до сих пор. Но не будет же вам везти вечно? Биологические виды живут в среднем около 5 миллионов лет. В зависимости от того, что понимать под человечеством, мы, должно быть, где-то посередине этого срока.
Было бы неплохо оставить тем, кто придет вслед за нами, какую-нибудь записочку со словами: «Мы здесь были», что, кстати, и обойдется намного дешевле других проектов. Будущим расам будет любопытно узнать, что если они и одиноки в пространстве, то вовсе не одиноки во времени.
Впрочем, вполне вероятно, мы уже это сделали: зависит от того, как долго просуществуют вещи, оставленные нами на Луне, и от того, найдутся ли через сто миллионов лет желающие ее посетить. Если найдутся, то они обнаружат покрытые пылью части спускаемых ступеней «Аполлонов» и подивятся, что означает надпись «Ричард М. Никсон».
Насколько же счастливее нас обитатели Плоского мира! Они точно знают, что живут в мире, сделанном специально для них. При наличии голодной черепахи и четырех слонов у космического мусора нет ни единого шанса устроить катастрофу: его просто слопают, и дело с концом. Массовые вымирания там случаются скорее по причине магических недоразумений, а не из-за случайных камней или погодных отклонений. Может быть, эффект тот же самый, но по крайней мере всегда есть кого пристыдить.
К сожалению, все это благолепие резко уменьшает возможность задавать интересные вопросы. К тому же на большую их часть давно уже нашлись ответы. Всем там правит определенность. Сами понимаете, Наверн Чудакулли – совсем не тот человек, который будет терпеть Принцип Неопределенности.
Возвращаясь к Круглому миру, стоит, пожалуй, задержаться на одном моменте.
Предположим, что, кроме нас, в космосе никого нет. Доводы в пользу существования разумной жизни в других мирах основаны по большей части на горячем желании спорщиков. К последним относимся и мы. Но подобные споры – это карточный домик, в основании которого не хватает одной карты. Мы имеем информацию о существовании жизни только на одной-единственной планете. Все остальное – это беспочвенные догадки и ничем не подкрепленная статистика. С одной стороны, жизнь может быть вполне обычным явлением во Вселенной, настолько обычным, что даже в атмосфере Юпитера могут обитать какие-нибудь живые газовые шары, а в ядре каждой кометы – сидеть колонии микроскопических «кисельных капель». А может статься, что кроме нас – хоть шаром покати.
Возможно, разумная жизнь существовала и до появления человечества и возникнет снова после того, как выйдет наш срок и мы превратимся в очередной слой минеральных отложений. Мы этого не знаем. Время не просто уносит прочь всех своих детей, как поется в одном из псалмов, оно стирает целые континенты, на которых они жили.
Короче, во Вселенной в миллиард «дедушек» шириной и триллион «дедушек» длиной, может существовать период всего в несколько сотен тысяч лет, во время которых на какой-нибудь планете может завестись биологический вид, озабоченный преимущественно сексом, поиском еды и выживанием.
Это наш Плоский мир. В этой маленькой нише пространства-времени мы изобрели богов[75], философию, этические системы, политику, неисчислимое количество сортов мороженого и даже такие таинственные штуки, как «естественное право» и «скука». Стоит ли переживать по поводу вымирания тигров или смерти последнего орангутана в зоопарке? Ведь слепая стихия уже наверняка множество раз уничтожала виды куда более красивые и достойные выживания.
И все же нам кажется, что их существование имеет значение. В конце концов, мы сами изобрели понятие «значимости». Нам представляется, что мы должны быть умнее, нежели раскаленный камень в милю шириной или ледник размером с континент. Представляется, что в разных частях света и в разное время разные люди независимо друг от друга изобрели конструктор «Собери человека». Первыми деталями были запрет на убийство, воровство и инцест, но постепенно он усложнился до ответственности перед природой, над которой, несмотря на способность нанести ей непоправимый урон, у нас имеется божественная власть[76].
Мы выступаем в защиту тропических лесов, потому что там якобы «может найтись лекарство от рака». Но на самом деле экстеллект просто хочет сохранить тропические леса, а «антираковый» довод поможет убедить даже крохоборов и дураков. Может быть, он и не лишен реального основания, но в действительности мы чувствуем, что мир, в котором есть тигры, орангутаны, тропические леса и даже самые маленькие невзрачные улитки, – такой мир более здоров и интересен для людей (не говоря уже о тиграх, орангутанах и улитках), тогда как мир без них будет опасной мрачной территорией. Иными словами, доверяясь инстинктам, которые вроде бы нас еще никогда не подводили, мы думаем, что тигры – просто милашки (по крайней мере, они довольно милы, когда находятся на безопасном расстоянии).
Может показаться, что это замкнутый круг, но в нашем маленьком круглом человеческом мирке мы научились пользоваться подобными аргументами. И кто нам может сказать, что мы не правы?
Глава 49
Что вверху, то и внизу
РИНСВИНД ШЕЛ, АККУРАТНО ПЕРЕСТАВЛЯЯ НОГИ, К СЕБЕ В КАБИНЕТ, бережно держа в руках шарик Проекта.
Можно было ожидать, что вселенная окажется потяжелее, но эта, вероятно, была не из таких. Наверное, все дело было в пустом пространстве.
Аркканцлер подробнейшим образом объяснил Ринсвинду, что да, он, конечно, будет и дальше называться Бесподобным Профессором Жестокой и Необычной Географии, но лишь по той причине, что перекрашивать табличку на двери обойдется дороже. Он не имеет права получать жалованье, проводить лекции, выражать собственное мнение или что-то в этом роде, отдавать приказы, носить парадные мантии и публиковаться в печати. Зато он сможет приходить на обед – при условии, что не будет чавкать.
Ринсвинду казалось, что он попал в рай.
Перед ним возник Казначей. Миг назад был пустой коридор, и вдруг появился задумавшийся волшебник.
Они столкнулись. Медленно вращаясь, сфера взлетела вверх.
Ринсвинд отпрянул от Казначея, проследил глазами за дугообразным полетом сферы и, бросившись вперед так, что захрустели ребра, поймал ее в нескольких дюймах над каменным полом.
– Ринсвинд! Только не говори ему, кто он такой!
Ринсвинд оглянулся, сжимая маленькую вселенную, и увидел волшебников во главе с Чудакулли, медленно, с опаской идущих по коридору. Думминг приветливо помахивал ложечкой с желе.
Ринсвинд покосился на озадаченного Казначея.
– Но он же Казначей, разве не так? – спросил он.
Казначей растерянно улыбнулся и с хлопком исчез.
– Семь секунд! – закричал Думминг, бросая ложку и вытаскивая блокнот. – Это значит, что он сейчас переместился… Точно, в прачечную!
