Луиза получила срочное почтовое сообщение от Уилла, который требовал, чтобы они с Полем Мишелем незамедлительно вернулись в Англию, но она не могла этого сделать, даже если бы захотела. Катрин заболела. В первый день учебы Поля Мишеля Катрин стояла под проливным дождем возле соседнего полицейского участка, дожидаясь, когда вывесят последние списки убитых и раненых. Все и так было слишком мрачно, и ей хотелось избавить Луизу от шока, который она испытает, прочитав ужасные новости, набранные бездушной типографской краской. По счастью, Пьера в списках не оказалось, но проливной дождь и холодный ветер подломили и без того слабое здоровье Катрин, и она слегла в постель с лихорадкой.
Стефани тоже просматривала сводки, полученные императрицей, дрожа от ужаса, что может наткнуться на имя мужа. Она вместе с остальными фрейлинами была в Сен-Клу на банкете, устроенном накануне отъезда императора, но ничего не сказала Пьеру о своей встрече с Луизой. Стефани испугалась так же, как тогда, когда увидела, как Луиза с Уортом выходят из Тюильри, она думала, что Луиза вернулась в Париж, чтобы отобрать у нее Пьера. Как он узнал своего сына на детском празднике в честь наследного принца, было для Стефани загадкой. Когда он рассказал ей про встречу, она успокоилась и была благодарна за то, что он искал ребенка, а не его мать. Тогда-то Стефани поняла, что Пьер никогда не подвергнет ее унижению, никогда не бросит ее, ведь и он в таком случае подвергнется остракизму, а женщина с внебрачным сыном разделит его участь отверженного. Правда, Стефани тяжело переживала его бесконечные измены, но теперь у нее появилась и уверенность, которой она раньше не испытывала. Значит, надо проявить благородство и позволить ему видеться с сыном. Детей у нее никогда не будет. Она любит Пьера, знает, как хочет он иметь наследника. Стефани перестала ревновать к Луизе, уверив себя, что он просто привязан к матери своего ребенка.
У Луизы не было времени следить за нарастающими уличными волнениями, но порой до нее доносились обрывки «Марсельезы». Она день и ночь ухаживала за Катрин, опасаясь за ее жизнь. Луиза даже не переживала из-за оставленного в Лондоне магазина. Однажды на пороге дома неожиданно появился Поль Мишель со своим школьным сундучком, Луиза встревожилась, не понимая, почему сын приехал.
— Что случилось? Почему ты не в школе?
— Очень многих учеников забрали родители, поэтому школу на время закрыли, — ответил он, снимая пальто, и добавил, увидев ее по-прежнему изумленное лицо. — Мам, ты что, новость не слышала? Император сдался. Пруссаки захватили в плен и его, и все наши войска.
Она прижала ладонь к горлу.
— Не может быть! Война началась чуть больше месяца назад. Нас не могли победить!
— Но это правда. Говорят, что пруссаки теперь требуют безоговорочной капитуляции Франции.
— Нет! Нет! Где ты это слышал?
— Директор сказал. Надеюсь, мой отец в безопасности. Тете Катрин лучше?
— Нет, боюсь, что нет. Хорошо, что ты вернулся. Мне нужен помощник. Врач уже два дня не приходил, потому что госпитали битком забиты ранеными, которых привезли с фронта, но можно съездить к нему домой за лекарством дли Катрин. Вот ты за ним и съездишь. — Она назвала адрес и велела не задерживаться и постараться узнать побольше новостей.
Поль Мишель поехал к врачу, решив не говорить маме, что на улицах бушуют возбужденные толпы, которые орут, паникуют и срывают с ворот и зданий императорских орлов. Мальчик был в восторге от увиденного на улицах.
Он довольно долго добирался от квартиры врача, останавливаясь по пути посмотреть на стычки и драки, разгоревшиеся между различными группами людей, а потом подобрался к плотной толпе, собравшейся у «Отель де Билль», где в атмосфере полнейшей неразберихи формировалось временное правительство. Он приближался к дому с лекарством в кармане, когда до него, подобно раскату грома, долетел сумасшедший рев — это толпа ринулась к воротам Тюильри.
— Долой императрицу! Да здравствует Третья Республика! Да здравствует Франция!
Поль Мишель понял: Вторая Империя пала. Франция снова стала республикой. Мальчик вспомнил величественную женщину с прекрасным лицом и медно-золотистыми волосами, улыбнувшуюся ему на детском празднике. Он надеялся, что с ней не случится ничего плохого.
В Тюильри все отчетливо слышали гул приближающейся толпы, но Евгения отказывалась бежать. Стефани, трясясь от страха, ждала вместе с остальными в голубом салоне. Преданные советники императрицы за запертыми дверями умоляли ее бежать, пока не поздно. Перед этим они хотели отправить ее к наследному принцу и взять на себя командование, но это привело бы к гражданской войне, поэтому императрица отказалась. Она также приказала не делать ни единого выстрела, чтобы ради ее же блага угомонить толпу. Она оставалась непреклонной и говорила, что из-за нее они не должны проливать кровь.
— В таком случае вам надо немедленно бежать, — говорил ее старый друг граф Меттерних, — даже если вам нет дела до собственной безопасности. Даже вообразить страшно, какая участь постигнет ваших приближенных, когда во дворец ворвется толпа.
Императрица наконец-то поняла, что у нее действительно нет выбора. Она прошла в открывшиеся перед ней двери салона, чтобы попрощаться со своими фрейлинами. Солнце играло в ее роскошных тициановских волосах, в складках шелкового бежевого платья, которое сшил ей Уорт, и накинутой на плечи шали цвета ее любимых фиалок. Все плакали, многие хотели идти с ней, но она отказала всем, кроме мадам Лебретон, которая не была связана семейными узами. Стефани в панике бросилась к ее ногам и стала умолять взять ее с собой.
— Я не знаю, жив ли Пьер или убит. У меня никого нет, кроме вас, ваше величество. Не бросайте меня одну, умоляю вас.
Евгения колебалась. Стефани — крестница императора, поэтому ей угрожает гораздо большая опасность, чем остальным.
— Хорошо, дитя мое. Поторопитесь, накиньте вуаль. Нас не должны узнать.
Евгения переоделась в черное и, закрыв лицо густой вуалью, присоединилась к поджидавшим ее женщинам. В сопровождении Меттерниха и его приятеля, посла графа Нигры, они торопливо спустились во двор. Но, не успели подать к ступенькам простой экипаж, как послышался раскатистый рев — это толпа проломилась через ограждение, отрезав им путь к отступлению. Они торопливо поднялись обратно по длинной лестнице и, пробежав бесконечную череду коридоров, галерей и комнат, подобрались к двери, которая сообщалась с Лувром. Но судьба была против них. Дверь оказалась заперта! А в отдалении раздавалось гулкое эхо толпы, штурмующей вход. Послы тщетно пытались выбить плечами дверь.
Все стремительно обернулись, услышав, как сюда кто-то бежит. К невероятному их облегчению, это оказался слуга, принесший отмычку. Он вставил ее в замок, повернул, и дверь распахнулась. Евгения поблагодарила его и только потом проскочила в дверь вслед за остальными.
Их стремительные шаги звонко отдавались в пустом Лувре, откуда по личному приказанию Евгении были унесены и спрятаны в надежное место все великие шедевры и драгоценности короны. Они галопом слетели по каменным ступенькам. Им пришлось притаиться у величественной колоннады, выходившей на улицу Сен-Жермен л’Оксерруа, чтобы подождать, когда пройдет мимо ревущая толпа.
