Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 114
– Долой! – Многотысячная толпа с разноцветными флагами принадлежности к разной совести так громыхнула словом «долой!», что небо покрылось взлетевшими от испуга птицами и стало черным.
Мне припомнился тот день, когда выли московские сирены, загоня живых под землю. Теперь настало время выть мертвым.
Кто виноват в том, что живая Россия проснулась? Еще недавно она мирно похрапывала, и казалось, жизнь умерла в ней на долгие годы. Кто мог предвидеть, что в снегопад на улицы выйдут толпы живых людей? Ни один человек в мире.
В России время то мерится вечностью, то несется с окаянной скоростью. Я думал, я знаю, что будет с Россией через десять лет; теперь непонятно, что случится завтра. Мы жили при царском самодержавии, при сталинском самодержавии, нам казалось, что мертвые переживут нас. Когда Главный вернулся, чтобы возглавить мертвецов, все так или иначе сжились с мыслью, что это – судьба страны. Вдруг русская демократия полезла из-под земли, как те же самые мертвецы на станции метро «Маяковская», и это ее явление шокировало не только власть, но и саму русскую демократию.
Власть сама виновата в том, что народ повалил на митинги. Идеологией Главного до Мертвой войны стал торг: обмен лояльности граждан на свободу частной жизни. Мы получили невиданную в России возможность выбирать себе стиль жизни. За годы Главного эта свобода нас развратила. Нам захотелось большего, чем просто частной свободы. Стоя в пробках и сидя в кафе, мы заражались вредными мыслями о том, что мы хотим хотеть.
Но представим себе, что Главный сойдет с ума и даст нам свободу. Если кто хочет в России либерализма, то это должен быть захват власти, а не выборы. А после захвата – жесткий режим либерализма. При Екатерине Великой в России начался картофельный бум. Никто не хотел ее сажать. Крестьяне бунтовали. Картошка – хорошая вещь, но незнакомая. Царица насаждала картошку силой. Собственно, то же самое ждет русский демократический либерализм. Его можно насадить пока что только силой.
– Алло, старик! – В разгар моих размышлений о судьбах родины на революционной трибуне в телефоне возник голос Лядова.
– Привет!
– Старик, меня только что выпустили из тюрьмы!
– Поздравляю! Как там было?
– У меня было точное ощущение déjà vu! Мы столько раз ругали наши тюрьмы, которые плакали по нам, что мне показалось, что я уже там сидел. Все было один в один.
Никаких отклонений от ужаса.
– В тюрьме тоже командуют мертвяки?
– Какие мертвяки? Только такие оголтелые мистики, как ты, верят в загробные сказки. Я, как биолог, тебе говорю: нормальные живые садисты!
Я стоял на трибуне и видел невозможное: десятки тысяч людей. Кто вы? Будущие эмигранты, будущие кухонные зубоскалы, будущие раздавленные насекомые или будущие победители?
– Ты будешь выступать? – спросил Денис.
Я приготовился выступать. Что я собираюсь сказать народу?
188.0
<ВСЁ ИЛИ НИЧЕГО>
……………………………………………………………………………………………………………………………………..
189.0
<ОТОЗВАТЬ!>
– Папа нас все-таки отзывает! – Акимуд в полном расстройстве вошел в спальню к Лизавете.
Лизавета полулежала в пурпурной постели на высоких подушках и, обнаженная, читала «Mein Kampf».
Она отложила книгу и посмотрела на мужа:
– Отзывает? Он что, рехнулся? В такое время!
– Я именно об этом ему написал!
– Странно. Твой папа за кого?
Акимуд помолчал.
– Лиза, что ты несешь! Это – богохульство.
– Цыпленок! Русская идея требует русского бога, а не кого-то там извне, из Солнечной системы. Все это слишком абстрактно и пахнет либеральным гуманизмом.
– С женщинами трудно спорить, – вздохнул Акимуд. – На самом деле я просто устал.
– Цыпленок!
– Я – утка, а не цыпленок! – уточнил Акимуд.
– Ника, воскреси Зяблика, – появился я на пороге.
– Да подожди ты!
Лизавета, не прикрывая своей наготы, укорила меня, что во всем виноваты мои страхи.
– Не было бы твоих страхов – не было бы и Акимуд, – сказала она. – Поехали с нами?
– Зачем? Зачем мне эта акимудская пустыня?
– У тебя превратные представления.
– Я не населяю ад своими личными врагами, не свожу с ними счеты. В России жизнь как на войне – страшно, но каждую минуту надо уметь делать выбор. Если Россия тебя кинет, ты отойдешь, обогащенный знанием.
– Зяблик считала ее просто-напросто хамской страной.
– Это зверинец. В Южной Африке есть огромный зоопарк…
– Ты тяжело болен Россией.
– Ника, – сказал я, – нам нужен новый Петр Первый…
– Масштабный либеральный диктатор с чувством справедливости, который поровну раздал бы всем нефтяные конфеты… Где я тебе такого найду?
– Найди!
– Так с чего прикажешь начать: со спасения России или с воскрешения нашей Венеры Мытищинской?
С дивана донесся смех Убогой.
– Устроили мы тут у вас маленький апокалипсис, – в свою очередь засмеялся Ника. – Но не беда! Ваши генералы ошиблись. Мы не грачи. Мы – утки. Мы улетаем на свое болото.
Лизавета прислушалась к его словам:
– Ты утка, милый?
– И папа – утка. И ты будешь уткой.
190.0
Рассвет… По небу тянулись узкие северные облака. Мертвые нестройными рядами уходили на кладбища. Они шли, сутулясь, словно пленные. Без песен. Я вдруг вспомнил, как они грозно и весело пели в дни победы:
Вставай, брат мертвый, бери лопату…
Мне стало их чуть-чуть жалко. Второй раз они расставались с жизнью. Их ждали Северные Акимуды с воблой. Уцелевший народ глядел на них из окон и ничего не говорил. На воротах кладбищ висели растяжки: «Добро пожаловать на кладбище!» Растяжки выглядели не то приветствием, не то издевательством.
Лизавета собрала четыре чемодана и тридцать больших картонных коробок. Она знала, что на Акимудах не прибарахлишься.
– Ника, а чего у вас там еще нет?
– Отстань!
Ника ходил по комнате и давал наставления Главному. У Главного было новое лицо, но все равно было видно, что он – наш старый Главный.
– Россию держи в страхе, народ не распускай, но продолжай играть в демократию, – ходил по комнате Акимуд.
Главный, обиженный тем, ЧТО ЕГО НЕ ЛЮБЯТ, покорно кивал: он это знал и без Акимуда.
– Ты их расколешь. Кого надо – пересажаешь. Дениса сажай смело! Никому не давай спуску! В остальном будь примерным демократом!
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 114
