Отто двинулся в путь – он знал наизусть все выбоины и ступеньки подземного коридора, – как-никак, он сам его когда-то спланировал и построил. К сожалению, он тогда и представить себе не мог, что ему придется когда-нибудь тащиться по этому ухабистому, пробитому в скале туннелю в трудноуправляемом инвалидном кресле. Наверно, если бы такая чудовищная мысль хоть вскользь посетила его в те времена, он бы позаботился о том, чтобы сгладить кое-какие уступы и крутые виражи. Много замечательных вещей он тогда придумал и построил, некоторые из них служат в хозяйстве до сих пор, а другие, отнюдь не худшие, так и пропали без употребления, потому что ему не удалось посвятить дочь в их тайны – частично из-за ее непонятной неконтактной отрешенности, а частично из-за сложности переговоров посредством стука.
Несмотря на неважное самочувствие, Отто добрался до покоев Инге в рекордно короткий срок и, с трудом переводя дыхание, вкатился в пустую кухню, убедившись по пути, что и в комнатах тоже пусто. Хоть тишина вокруг была явно безлюдной, он несколько раз отстучал лапой призыв к Ури – «иди сюда срочно нужно поговорить». Ури, конечно, не пришел и не отозвался, – черт его знает, где его носит! И тут Отто, начисто забыв о своих утренних подозрениях по поводу эротических намерений дочери, в противовес им живо вообразил, что Ури укатил вместе с ней, – и впрямь, почему бы им не погулять на свободе по завершении деловой части? А может, никакой деловой части и не было, и мальчишка вопреки своим вчерашним обещаниям просто пустился в загул со своей ветреной подружкой, бросив на произвол судьбы беспомощного старика наедине с его страхами!
Патетическое сочувствие к себе, беспомощному старику, не помешало Отто обыскать кухню и спальню Ури в надежде найти какой-нибудь знак, указывающий на местопребывание мальчишки. Знаков таких нашлось немало: связка с двенадцатью красавцами не висела на крюке между окнами, полка в стенном шкафу, где Инге держала фонари, была пуста, а в спальне со спинки кресла свисал новый вельветовый пиджак с затесавшейся между рукавами голубой шелковой рубашкой, – как только Инге терпит у себя под боком этот еврейский гармидер! – но нигде не было видно ни кроссовок, ни рабочей куртки.
Если бы Отто искал легкого утешения, он позволил бы себе поверить, что Ури и впрямь, воспользовавшись отсутствием Инге, опять полез в цистерну, чтобы пробраться в сокровищницу за останками Карла. Но он был достаточно стар и опытен, чтобы не позволять себе легких утешений, – слишком дорого приходилось потом платить за даруемое ими мимолетное облегчение страданий. И потому он отправился в кухню на поиски более веских доказательств. Он подъехал к окну и долго всматривался в закрытую дверь свинарника, возле которой суровым обиженным стражем сидел Ральф. По выражению его серебристой морды Отто мог бы почти с достоверностью предположить, что балованный пес страдает от одиночества, а значит, Ури нет нигде в окрестностях двора – иначе Ральф, обожающий общество, не томился бы в тоске под запертой дверью. Слегка успокоенный этим наблюдением, Отто еще раз прокатился по кухне и заметил маленький листок бумаги, прикрепленный магнитной держалкой к дверце холодильника. Он подъехал почти вплотную и начал всматриваться в мелкую вязь поспешно загибающихся вниз строчек, – они не могли быть написаны дисциплинированной немецкой рукой Инге, ее с детства приучили писать ровно и равномерно на любом клочке бумаги. Страшным усилием преодолевая двойное сопротивление плохих глаз и плохого почерка, Отто, в конце концов, прочел неразборчивую скоропись: «Полез в старую башню продолжать обмеры, вернусь к обеду. У.»
Отто почувствовал, как разжалась жесткая рука тревоги, с утра стискивающая его сердце, – слава Богу, мальчишка, все-таки, сдержал свое слово и полез в подвал за останками Карла! Выходило, что не такой уж он негодяй, хотя мотивы его великодушия не были полностью ясны Отто. Но ясны ему эти мотивы или неясны, все равно нужно было срочно убираться к себе, чтобы, не дай Бог, не столкнуться в кухне с Инге, а не то начнутся бесконечные расспросы и выяснения: чего ради он сюда притащился, чего искал?
Окрыленный надеждой на скорое избавление от разоблачительных останков, Отто ловко вырулил в подземный коридор и довольно сноровисто проехал по самой трудной его части – почти до пересечения с наклонным туннелем, ведущим в круглый зал. В коридоре было темно, но темнота не мешала ему: он освещал себе дорогу своим замечательным фонарем, вправленным, словно фара автомобиля, в одну из ручек его кресла. Когда он подъехал совсем близко ко входу во второй туннель, ему вдруг показалось, что неясная тень пересекла наклонную площадку перекрестка, слабо освещенную боковым светом, проникающим через разбитые окна круглого зала. Свет этот был так же слаб, как и зрение Отто, но зато слух его был намного острее слуха других людей, и потому он уловил не только сомнительное движение тени, но и несомненный шорох шагов, удаляющихся вниз, по направлению к залу. Кто-то, желающий быть незамеченным, проскользнул мимо него вглубь замка.
«Кто там? – заколотил в рельс Отто, напуганный этой встречей, – кто там?»
Но потом он подумал, а вдруг это мальчишка, и заколотил еще громче: «Ури не уходи подожди меня», хотя прекрасно понимал, что Ури бы его и так дождался, вместо того, чтобы украдкой проскользнуть мимо и удрать от него по полутемному туннелю.
На какую-то долю секунды Отто даже вообразил, что это был не человек, а призрак Карла, вызванный из небытия непредвиденным вмешательством Ури. Ясно сознавая всю фантастичность такого предположения, Отто все же не мог полностью перечеркнуть его, тем более что больше ничем нельзя было бы объяснить величественную неподвижность верного стража Ральфа – уж кто-кто, но не Ральф мог бы позволить кому-то чужому безнаказанно проникнуть в свои владения. Мысль о бродящем по коридорам замка призраке заставила Отто поспешить в кажущуюся безопасность собственных комнат, – к счастью, обратный путь всегда давался ему легче благодаря изрядному уклону вниз. Всю эту часть дороги его не оставляла надежда, что Габриэла скоро вернется и ему не придется надолго оставаться в пустом замке наедине с призраком. Но увы, ее не было ни в спальне, зияющей неубранной постелью, ни в столовой, обезображенной остатками неубранного завтрака. Делать было нечего, оставалось только ждать, что кто-нибудь наконец появится и поинтересуется, как чувствует себя брошенный всеми старый инвалид.
А чувствовал он себя прескверно – голова кружилась, под ложечкой саднило и даже некому было пожаловаться. Чтобы хоть как-то скрасить мучительное время ожидания, Отто решил еще раз посмотреть кассету о приключениях двух студенток, хотя для этого нужно было собственными силами справиться с видео и телевизором. Зато теперь незачем было таиться: ведь все домашние уже знали о его тайной слабости, тем более что кассета, забытая Габриэлой при ее поспешном бегстве, так и осталась в гнезде видеомагнитофона. Оказалось, что подъехать к телевизору, тоже забытому с вечера в спальне, непросто: кресло никак не втискивалось в узкий зазор между кроватью и передвижным телевизионным столиком. Но Отто не хотел сдаваться, – он снова и снова упорно менял угол подхода к телевизору, нацеливаясь лапой на коричневое ребро торчащей из гнезда кассеты. И каждый раз промахивался.
