Имя чиновника и учёного Конфуция, по-китайски Кун-цзы, было ему тоже знакомо, правда, в чём заключается суть учения, Богдан ответить бы не смог. Единственным изречением, приписываемым этому философу и политику, какое он запомнил благодаря отцу, было такое: «Относись к людям так же, как ты бы желал, чтобы относились к тебе». Этим знания о сути учения ограничивались. Впрочем, если на куске Китая, перенесённом на Планету Граней, исповедовали конфуцианство, то всё не так уж плохо – изречение-то хорошее.
Насколько помнил Богдан, Конфуций жил где-то века за четыре до Новой эры. Большинство здешних народов, как он успел узнать, попало на свои грани примерно между восьмым и десятым веками после Рождества Христова. Значит, местные китайцы просто обязаны были знать конфуцианство, но кто мог сказать, какие трансформации произошли с учением за века, проведённые в неземных условиях? Кроме того, и на Земле конфуцианство не мешало людям убивать и грабить, значит, такие вопросы не решены нигде, и выживать ему придётся везде – хоть среди арабов, хоть, возможно, в конфуцианском «гранёном» Китае.
Во дворе форта стояло много лошадей, привязанных к длиннющей коновязи, сновали люди в разнообразных одеждах – в основном явно торговые люди, под навесами стояли жаровни и печи, на которых готовили пищу. Ароматные запахи заставили желудок Богдана, в который уже несколько дней не попадало ничего более изысканного, чем вяленая баранина и пресные сухари, сжаться голодными спазмами. Он проглотил слюну и, провожаемый множеством любопытных взглядов, последовал за своими новыми хозяевами, которые спешились и повели его вглубь основных построек форта.
Поднявшись на второй этаж здания, занимавшего центральную часть территории, огороженной крепостной стеной, и пройдя по коридору террасного типа, купцы отомкнули дверь, ведущую в одни из покоев. Это было что-то вроде гостиничного номера и, судя по всему, достаточно богатого. Здесь имелось несколько комнат, стояла бамбуковая мебель приятного вида, на стенах висели разрисованные тканые циновки, изображавшие эпизоды быта и картины природы. В целом обстановка вполне могла даже напоминать стилизованный под китайскую культуру интерьер какой-нибудь модной квартирки на современной Богдану Земле – не хватало лишь электрического освещения и навороченной магнитолы с колонками в углу.
Здесь с Богдана сняли верёвки и разрешили сесть в кресло. Ань Чао распорядился слугам приготовить воды для омовения, а затем и полный обед, ибо время близилось уже к середине второй половины дня. Услышав это, Богдан, по-прежнему стараясь не подавать вида, что он понимает по-китайски, обрадовался: хотя на привалах он мылся в ручьях, но это не было настоящим мытьём. За последний день при скачке он вообще покрылся пылью и потом. Про то, что ему хотелось нормально пообедать, и говорить не стоило.
Отдавая распоряжение, Ань Чао неожиданно повернулся к Богдану который рассматривал циновки на стенах и поинтересовался:
– Да, кстати, а ты понимаешь по-китайски?
Сказано это было на своём родном языке, и Богдан понял, что неожиданный вопрос является проверкой. Он в этот момент как раз не смотрел на купца и продолжал сидеть, водя глазами по стенам номера.
– Да откуда ему знать наш язык? – подал голос младший компаньон. – Если мы никогда не встречали человека подобной наружности, так и он, скорее всего, никогда не бывал в Новой Поднебесной.
– Вот именно: «скорее всего», – заметил Ань Чао. – А если бывал? Но, похоже, он действительно не понимает. Слушай, ты! Понимаешь меня или нет?
Он слегка повысил голос, обращаясь к Богдану.
Богдан встал, словно для того, чтобы лучше рассмотреть цветную роспись на большой вазе из белой глины, стоявшей в углу. Делая вид, что он обратил внимание на интонацию своего нового хозяина, Богдан повернулся и замер на полпути к вазе.
– Господин не разрешает мне вставать? – спросил он по-арабски. – Извините, я просто хотел рассмотреть замечательное произведение искусства.
– Что ты называешь произведением искусства? – Китаец перешёл на арабский язык. – Эту жалкую поделку?! Ты не видел настоящих работ наших гончаров и фарфоровых дел мастеров!
– Нет, не понимает он по-нашему, – удовлетворённо сказал Ань Чао, обращаясь уже по-китайски к Ли Юаню.
Богдан по-прежнему стоял посреди комнаты.
– Так можно посмотреть? – нарочито робко спросил он.
– Конечно, смотри, – кивнул китаец. – Но только без глупостей – отсюда, из форта, тебе всё равно не сбежать.
Богдан подошёл и долго разглядывал замысловатые узоры, покрывающие вазу. В доме его дедушки когда-то была китайская ваза, правда, сделанная из металла, но покрытая похожими узорами. Фон вазы образовывали упрощённо-стилизованные розочки, среди которых с двух сторон располагались два больших овала, в которых на контрастном красновато-кирпичном фоне растопырился в прыжке-полёте жёлтый китайский дракон. Когда Богдан впервые увидел этого дракона года в четыре, он испугался.
Купцы, сев в кресла, продолжали беседовать.
– Ты хотел мне кое-что объяснить, какие-то свои соображения по поводу нашей сегодняшней сделки, – напомнил Ли Юань. – У тебя были, как я понял, некие веские соображение платить этому грязному арабу.
– Да, мой партнёр, именно так. Вот, прикинь: мы отдали золота на двести ди – согласен, это сумма немалая. Но вспомни указ императора о доставке в Университет всех странных вещей. Я думаю, из университетской казны мы получим куда больше, я тебе уже говорил об этом: сто ди за этот чудный нож и не менее трёхсот ди за парня. Двойной навар – есть за что стараться!
– А если они не заплатят? Вспомни, какие опасения высказывали советники императора по поводу этого указа?
– Уверен, что мэтр Чжу Цзы-чэн заплатит! Да, ты прав, опасения есть всегда. Есть в этом мире нечто такое, что карает людей за слишком явные попытки замахнуться на могущество Всевышнего. Хотя бы случай небесной кары, поразившей триста лет тому назад изобретателя взрывающегося порошка из города Хубэя. Но я ценю учёных, а с одним из них и знаком хорошо. Уважаемый Чжу Цзы-чэн – один из самых влиятельных мудрецов столичного университета, и я уверен, что он поспособствует тому, что нам заплатят сполна. Так что не волнуйся!
Богдан закончил разглядывать вазу и вернулся в кресло.
– Скажи-ка мне, чужеземец, – обратился к нему Ань Чао, – из какой ты страны?
С самого момента его продажи китайцам Богдан лихорадочно думал и о том, какую легенду выдать здесь. Как он уже понял, рассказывать правду или настолько близкое к правде, как он делал на грани Европы и у арабов, не стоит. Но как соврать так, чтобы в это поверили?
Демонстрируя почтительность к своим новым хозяевам, он поклонился и объяснил:
– Моя страна находится далеко на юго-западе, за пустыней, в предгорьях Безвоздушных гор. Она небольшая, проехать её можно за два-три дня максимум. Мы живём замкнуто, наш правитель, генсек, не разрешает людям уходить далеко и путешествовать. Только немногие безрассудные исследователи отправлялись на поиски иных земель, но почти никто не возвращался – очень трудно перейти пустыню в одиночку. Но нескольким это удалось, и, вернувшись, они рассказывали о диковинных краях и народах. Вот и мне тоже захотелось увидеть мир…
