– О! – вдруг осененно рассмеялся он. – Живем! Сейчас тебе будет кострище, Ленка! До неба, до звезд!
* * *
…Десять стодолларовых бумажек вспыхнули дружно и ярко.
Лена поднесла к ним руки:
– Как хорошо!
– Сейчас… – Белов наклонился, поднес горящие десять купюр к огромной куче долларов, сложенных на снегу: – Сейчас!
Бумага вспыхнула и озарила лица.
– Какой ты умный, Коля! Я сроду бы не догадалась!
Белов вздохнул невесело.
– Мне деньги с детства душу греют. Что делать? Меркантилен, – он пошевелил ногой кучу долларов, и костер стал гореть веселее. Не прошло и десяти минут, как вокруг них уже полыхало кольцо из зеленых бумажек.
Стоять в центре кольца было даже жарковато: сделанные, видимо, из высококачественного сырья, американские доллары выделяли на удивление много света и тепла.
Лена встрепенулась вдруг:
– Ты слышишь?! Они прислушались. Действительно, какой-то гул… Гул становился громче.
– И это уже не волки!
– Э-э-э, да это просто самолет, – махнул Белов рукой. Да – в вышине, на фоне звезд, искрились красненькие блестки, ползли по небу…
– Они нас видят? Как ты думаешь? Летчики заметили наш костер?
– Что? – Белов очнулся от мыслей. – Да, – он усмехнулся. – Что ты, Лен! Смешно. Это магистральный рейс какой-нибудь. Москва там, Воркута… Или что-то вроде… Что им до нас? Что нам до них? Что им Гекуба? Что они Гекубе?
* * *
В салоне ТУ-154, выполнявшего рейс Москва-Воркута, сидели, кроме прочих, трое: Власов, Калачев, дворняга.
Пес, как и все в салоне, сидел на кресле, сидел между Калачевым и Власовым. Он сидел, опять же, как и все в салоне, пристегнутый к креслу ремнем; табло «не курить, пристегните ремни» уже светилось под потолком. Естественно, он, как и все, не курил.
Двигуны взвыли, чтобы скомпенсировать грядущее увеличение лобового сопротивления, тут же после этого под полом глухо стукнуло: шасси вышли из пилонов и жестко встали на стопора. В кабине пилотов дробно заквакали звонки ближнего привода.
– Полоса перед вами.
– Полосу вижу.
– Счастливой посадки!
Секунда, еще… Десять скатов шасси коснулись полосы одновременно и даже взвизгнули от усердия и удовольствия.
Реверс. Заслонки. По тормозам!
* * *
– Да! А все ведь от жадности! – Белов с остервенением швырнул в огонь очередную порцию банкнот. – Казалось бы – живи! Чем не жизнь? Но вечно хочешь большего! Вечно недоволен! А если хочешь еще – вот и получай!
– Не кори ты так себя! Я, например, ни о чем не жалею! Смотри, ночь какая чудесная! Луна! Ни ветерка! Волки воют. Природа. Смотри, смотри! – вдруг вскрикнула она.
– Что?! – встрепенулся он.
– Полярное сияние! Я его впервые в жизни вижу! О господи, красиво как! И жутковато даже…О-о-о-о!..Ну, разве ты увидел бы это где-нибудь в Москве или под Москвой?
– Да, – кивнул Белов, таская подряд из всех карманов деньги – поставленными движениями, автоматически, не глядя… – В Москве такого не увидишь.
И кинул пачку в пламя.
* * *
– На вертолет теперь давай! – махнул рукой Власов, стоя возле трапа ТУ-154. – Я из Москвы звонил сюда, обо всем договорился. Вертолет должен нас прямо ждать, тут, на аэродроме. Бортовой 137! Вон он, смотри! Действительно стоит и ждет. Отлично!
Два человека и собака побежали к вертолету. Светало.
* * *
Полярное сияние погасло. Густые, темные сумерки сменились рассеянным молочным светом.
– Ну, вот совсем рассвело, – грустно сказала Лена Белову, стоящему напротив нее и глядящему в костер.
Она хотела что-то еще сказать ему, утешить, но осеклась, почувствовав, что кто-то сзади положил ей руку на плечо…
Она оглянулась и завизжала от ужаса – дико, истошно. Сзади ее стояла страшная тварь: слюнявые, кровавые клыки, изъеденная язвами морда с копошащимися в них белыми и желтыми червями, надутые жестокие глаза с вертикальными, как у змеи, прорезями зрачков, отливающими в кроваво-сиреневый оттенок белками. Зверюга смотрела абсолютно холодно, словно на секунду замешкавшись, решая, в какую часть тела воткнуть в следующее мгновение свои кровавые клыки. Тварь источала отвратную вонь – помесь трупного запаха с резким смрадом защитных газовых змеиных испражнений, – как пахнет внезапно схваченный, испуганный уж. Острое обоняние, конечно, различило бы в этом богатом букете запахов и что-то от нечищеной свинарни, гниющих отходов птицефабрики, вокзального общественного туалета, от павильона хищников в московском зоопарке.
Тварь резко выдохнула и, неуловимо быстро встряхнув головой – как лошадь гривой – выкинула из пасти язык, похожий на щупальце осьминога – беловато-матовый, шершавый, как изнанка коровьего желудка, усеянный, как прыщами, желтоватыми вкусовыми сосочками.
Язык устремился точно Лене в лицо и прилип к нему плоскостью своего кончика…
В ту же секунду, как только язык присосался, в глубине и уголках пасти твари обильно выступила сероватая пена-слюна, похожая на гной.
– А-а-а-а!!!
* * *
– Да, Ленок, ты не храброго десятка! – сказало чудовище голосом Тренихина, принимая соответствующий вид. – Жидка на расправу… Привет, ребята!
– Привет. – Белов кивнул Тренихину, однако довольно сухо, не отвлекаясь, все продолжая непрерывно доставать зеленые, демонстративно игнорируя его эффектное появление.
Воцарилась тягостная пауза.
– Я вижу, мне не рады… – протяжно протянул Тренихин – Раньше я был милее, наверно, – он начал на глазах снова превращаться в отвратную хищную тварь.
– Не надо!! – с ужасом закричала Лена. – Только не это!
– Да я и не очень настаивал. – Борис снова вернулся в свой обычный человеческий образ. – Белов, – сказал он, несколько смущенно отряхивая с куртки оставшуюся чешую чудовища, которая, слетая, тут же растворялась с голубоватым мерцанием в морозном воздухе. – Ты какой-то задумчивый, Коляныч…
– Я не в восторге. – Белов мрачно кивнул головой.
– О! О! Погляди на мужа, – сказал Тренихин Лене. – Как он надулся, сыч… Обиделся на что-то…
Он подошел к Белову, обнял:
– Ну, хватит! Не сердись, Коляныч! Ты ж знаешь, у меня такой характер, – он полсекунды подыскивал нужное слово и наконец нашел: – Легкий. Ну, или – вот такое я говно, согласен…И кстати – хочу тебе заметить – ты денег больше в огонь не кидай. Не то что прокидаешься, ты не думай, а просто теперь он сам собою станет гореть. Н-да… Ну, что притихли-то? Давайте по шампанскому, как водится, с утра – за встречу!
