Бабушка махнула рукой.
– Называй, как нравится.
– Понимаю, что ты хочешь этим сказать. – Я вздохнула. – И теперь чувствую себя так, будто совершила чудовищную ошибку. – Справедливость бабушкиных слов ошеломила меня. Я прикусила губу. – Бедный Джонатан. Я все это время только тем и занималась, что жалела себя, ни разу не задумалась, не страдает ли и он.
– Я не утверждаю, что ты допустила ошибку, детка, – ответила бабушка. – Более того: на мой взгляд, ты повела себя правильно. Женщины, что беспрекословно повинуются, быстро надоедают. Нет. – Она ласково потрепала меня по щеке. – Ты поступила так, как тебе подсказало сердце. Ни о чем не жалей. Знаешь, если у Джонатана хватит ума, он рано или поздно поймет, что в этом вся ты. Не переживай, прошло ведь совсем немного времени – считанные дни.
А по-моему, целая вечность.
Бабушка осушила бокал.
– Не буду приводить в пример ни маму, ни Аллегру, – сказала она. – Но жертвовать независимостью и жертвовать собой – это две разные вещи. Любовь требует частично отказаться от свободы, детка. Но от себя не отказывайся никогда.
– Ладно, – проворчала я. – В случае чего теперь буду знать. Только вряд ли он еще представится, такой случай…
– Детка, – сказала бабушка, поцеловав меня в лоб, – не может быть, чтобы не представился. Поверь моему опыту. Куда запропастились официанты? С этим мартини ну прямо беда. Надо пойти, поискать их.
В девять тридцать мы с Нельсоном тайком удрали. Когда он вставил ключ в замочную скважину двери, я почувствовала, как, оттого что мы, наконец, дома, в груди разливается облегчение. В предвкушении знаменитого Нельсонова массажа я высвободила ноги из туфель, мечтая скорее их скинуть.
– Может, скажем Габи и Роджеру, чтобы не приходили? – спросила я, когда Нельсон толкнул дверь. – После соприкосновения с «высоким искусством», боюсь, их общества мне не вынести.
– Если хочешь, я скажу им, что ты напилась, утопаешь в горе и никого не желаешь видеть. Габи это, может, и отпугнет, а Роджер настолько любопытный, что, наверное, приедет в любом случае. Черт! Выключатель уже накрылся, – пробормотал Нельсон, шаря по стене рукой. – Проклятые халтурщики!
Он прошел дальше по прихожей и включил свет в гостиной. Нашим взглядам представились сидящие на диване Габи и Роджер в костюмах ведьм, на физиономиях обоих застыли весьма правдоподобные гримасы.
– Сюрприз! – воскликнули они без особого энтузиазма.
Мы с Нельсоном вскрикнули от ужаса.
Во всех углах комнаты подрагивали искусственные паутины с пауками, посреди пола на новом коврике стоял огромный таз с водой, в котором уже плавали яблоки, на кофейном столике – тарелки с дьявольского вида желе из черной смородины, а на телевизоре – головы-тыквы с прорезанными глазами и ртами.
– Муа-ха-ха-ха-ха! – с опозданием прибавил Роджер.
Я прижала сжатые кулаки к груди. Сердце неистово билось.
– О господи!.. Ну и напугали!
– Верните ключ, – велел Нельсон, протягивая руку. – Сию минуту. И снимите паутины со стен. Их только что покрасили.
– К тебе уже трижды являлись вымогатели[6], – сообщила Габи, с неохотой снимая ключи с кольца от Тиффани. – Каждый раз заявляли: давайте деньги, или разобьем фары в его машине.
– Деньги? Конфет им уже недостаточно?
– Запросы растут. В общем, ты должен мне пятнадцать фунтов. – Габи включила настольную лампу, и пространство вокруг озарилось зловещим красным светом. – Мы уже поняли: вам сейчас не до нас, но хотели устроить праздник…
– Вот и замечательно! – воскликнула я, снимая пальто. – Нам очень приятно! Ужастики принесли?
– И не один, – нараспев произнес Роджер. – А у Нельсона в духовке запеканка.
– Из мозгов и глаз тритона, – сказал Нельсон. – Фирменное блюдо, приготовил заранее.
Я улыбнулась.
– Так начнем же адское пиршество!
К одиннадцати мы выловили яблоки, напились вина, которое для нас подогревал и сдабривал пряностями Нельсон, наслушались предсказаний, что сообщали карты гадалке Габи. И под привычные комментарии Нельсона и Роджера о киношных ляпах посмотрели «Других», устроившись на двух новых диванах: Габи и Роджер легли валетом на одном, мы с Нельсоном расположились на другом, и я насладилась долгожданным массажем. Теперь шла не менее ужасающая запись из «Селфриджез»: я демонстрирую Тристраму Харт-Моссопу, как пользоваться новыми запонками, а он бесстыдно пялится на мой бюст. Изображение беспрестанно подергивалось, что красноречиво говорило о том, сколь сильно сцена забавляла Габи. Моя рубашка с расстегнутыми верхними пуговицами, выглядывающая из-под нее грудь и будто живая ширинка Тристрама по очереди заполняли собой весь экран.
– Боже милостивый! – Я схватилась за голову. – Я как слониха! Габи, почему ты никогда не говорила мне об этом?
– Потому что ты чудесно выглядишь! – Габи отправила в рот еще пригоршню шоколадных паучков. – Ты испортила бедному парню жизнь. Теперь он и не взглянет на обычных обитательниц Слоуна.
– Точно, – поддакнул Нельсон. – Нам надо, чтобы женщину было за что потрогать.
Он похлопал меня по животу. Когда, засопротивлявшись, я резко села, раздался продолжительный звонок в дверь, будто кто-то налег на кнопку плечом. Габи и Роджер застонали.
– Если это опять ребятня, скажи им, твоя машина недостойна новых фар, Мел, – проныл Роджер.
– А если речь о моей машине? – встрепенулся Нельсон.
– Тогда ты и иди вниз, – ответила Габи. Она так уютно возлежала, что наверняка и не думала подниматься. – Не забудь чековую книжку.
– В мои времена раздавали яблоки и ириски, и то, если повезет. Во что превратятся нынешние детки, когда придет их пора искать работу? – завелся Нельсон.
Я поняла: это всего лишь увертюра. За ней последует целая опера из шести актов. Мне не раз доводилось выслушивать его выступления. Видимо, три месяца на паруснике в окружении детей ничуть не изменили его мнение о них.
– Ладно, схожу я, все равно почти встала, – сказала я, поднимаясь с дивана.
– Надень! – Габи бросила мне черный парик ведьмы. – Попробуй напугать этих чертенят. Представь, что ты Аллегра.
Я поплелась к двери, на ходу загребая рукой шоколадных паучков в глупой надежде, что этого окажется достаточно. По случаю праздника я надела огромные тапки в виде гигантских ступней, что сохранились со школьных времен. Спускаться в них по лестнице оказалось непросто, к тому же голова шла кругом от вина, да и время близилось к полуночи.
Звонки не прекращались. – Иду! – крикнула я, надевая парик задом наперед, чтобы создалось впечатление, будто голова сидит на плечах лицом не в ту сторону. – Ах-ха-ха-ха! – Я распахнула дверь. – Чума на вас и прочих дьявольских отродий!
