— Роза? Это та горничная, которая делала… — Блэквуд не договорил, потому что не все мог произнести вслух.
— Да, Роза.
— Но зачем?
— Чтобы защитить Линду.
— Защитить ее? От чего?
— Боюсь, от капитана Пура.
— Потому что он не был тем, за кого себя выдавал?
Миссис Ней кивнула.
Оба помолчали, задумавшись о том, как много в мире вероломства.
— К весне двадцать пятого года, когда она вышла за Уиллиса, — сказала миссис Ней, — он стал называть ее Линди. И как-то сразу точно так же начали называть ее все. Очень быстро забылось, что когда-то у Линди Пур было совсем другое имя.
Блэквуд внимательно смотрел на миссис Ней и думал, что она и сама такова. Она тоже стала совсем другой буквально за несколько лет. В этих краях на это много времени не нужно, подумал Блэквуд. В последнее время он стал склонен к самокопанию и теперь думал: «А посмотрите на меня». По ночам его сон прерывала острая боль, он долго сидел на постели, сжимая ладонями грудь. Дыхание становилось тяжелым, и он начинал понимать, что спит; вообще-то, Блэквуд был из тех, кто никогда не запоминает снов, но теперь они стояли перед ним так же ясно, как газетная статья, прочитанная накануне. В снах ему являлась девушка — Эдит Найт; ее рыжие волосы развевались по ветру, а лицо было белое как мел от страха.
— Мистер Блэквуд… Мистер Блэквуд! Что такое?
— Да, миссис Ней?
— Вы как будто привидение увидели, — сказала она. — На вас просто лица нет.
Он поднес пальцы к холодной щеке, моргнул, это избавило его от наваждения, и Блэквуд пошевелился, чтобы отогнать от себя свое прошлое, как бы уложить его в чемодан. Он вынимал его из запасников памяти так редко, что даже сам удивлялся себе. Неужели это был все тот же Блэквуд — тогда, в кампусе, с коленями, вечно перепачканными землей? Несколько дней назад он позвонил, чтобы разыскать ту девушку, чтобы выслать ей деньги с процентами, но оператор в Иль-О не нашел ни одной женщины, которую тогда звали Эдит Найт. «Вы сказали, рыжая? Не знаю у нас тут рыжих, только Шелли Стоун, да и той шестнадцати не исполнилось». Он написал письмо с извинениями и вопросом, есть ли ребенок. Но не было адреса, по которому его можно было бы отослать, и Блэквуд ощущал во рту привкус раскаяния, убеждая миссис Ней, что все в порядке.
— Вы замечтались.
— Да, похоже.
— Это место переносит вас в прошлое, не так ли?
Идя по участку, они втаптывали в землю липкие цветы, похожие на чаши.
— У всех нас есть прошлое, правда же, мистер Блэквуд?
Он ответил, что она совершенно права, но боялся, что раскрасневшиеся от страха щеки выдадут его с головой. Но миссис Ней перевела разговор и сказала:
— Те члены комиссии в банке… Они, в общем, очень приятные люди.
— Верно, миссис Ней.
— Иногда им бывает нелегко представить себе будущее. Они не мечтатели, в отличие от вас.
Блэквуд поддался на ее лесть и ответил:
— Да уж, чего в них нет, того нет.
— Мистер Брудер не хочет связываться с этой их бумажной канителью.
— Вы это уже говорили, миссис Ней.
— Доктор Фримен, председатель инвестиционной комиссии…
— А что он?
Именно противостояние доктора Фримена Блэквуду было труднее всего выносить. От его расспросов становилось неудобно, как от иголки, затаившейся где-то в складках одежды.
— Он ее лечил, само собой.
Блэквуд молчал.
— В самом конце он был личным врачом Линди Пур. Это было в тридцатом году и в первый день тридцать первого года…
— Что было? — спросил Блэквуд.
Они дошли до розового сада. За годы запустения он превратился в дикий, почти непроходимый кустарник. Блэквуд знал, что давным-давно у Лолли Пур был самый ухоженный розовый сад в долине Сан-Габриел: здесь росло около двух тысяч сортов и разновидностей роз самых разных исторических эпох — некоторые упоминал еще Геродот. Лолли прямо охотилась за отводками и корнями, выписывала их даже из Китая, где бархатно-красные плетистые розы наполняли пагоды сладким ароматом. Но теперь розы совсем одичали, заполонили весь сад, а плетистые их разновидности дотянулись до самой беседки. Уиллис Фиш Пур разбил розовый сад здесь, потому что именно отсюда открывался вид на долину, но сейчас, в сорок пятом году, ее скрывала грязно-желтая дымка. Именно сегодня утром «Стар ньюс» написала о новом явлении под названием «смог». Но Блэквуд в это не верил: он не понимал, чем может навредить горам выхлопная труба его «империал-виктории», хотя вроде бы именно на вред и намекала газета. Смешно, право, — будто бы небо где-то кончается; будто бы воздух имеет границы. Это все равно что утверждать, будто слеза, капнувшая в Тихий океан, может отравить все его воды.
— Я не очень-то понимаю, о чем речь, миссис Ней. Доктор Фримен лечил Линду Стемп?
— Тогда она была уже Линди Пур. Да, лечил.
— Доктор Фримен, из инвестиционной комиссии?
— Мистер Блэквуд, вы до сих пор не уяснили себе историю этого ранчо?
— Пока нет… — задумчиво ответил Брудер, не зная точно, куда ведет миссис Ней.
Она, очевидно, прочла на его лице замешательство, потому что спросила:
— Вы что же, не знаете, что здесь случилось?
Он отрицательно покачал головой.
— Тогда я зря рассказала вам так много. Я-то думала, что вы уже сложили всю мозаику. Собственно, это ведь никакой не секрет.
Блэквуд догадался:
— Значит, Линди Пур, похороненная в мавзолее, — это Линда Стемп!
— Конечно! О ней я и говорю. А рядом лежит ее муж. Это тоже своего рода трагедия…
Черри рассказала, что капитан Пур скончался в самом начале тысяча девятьсот сорок третьего года. Он как раз готовился отплыть в Северную Африку, говорил, что хочет вернуться к дням своей славы. Он упал и скоропостижно умер, занимаясь курсом гимнастики собственного изобретения. Зиглинда нашла его на террасе; он лежал беспомощно, точно подбитая птица. Она позвала на помощь, но ей ответило только эхо от кораллового дерева; тогда на ранчо жили они вдвоем; пустые комнаты горничных покрылись пылью, по кухне для работников шныряли жадные мыши.
— Что же мистер Брудер? — спросил Блэквуд.
— А что — мистер Брудер? Вы сами его знаете. Вы знаете, что он стал за человек.
Блэквуд возразил — все равно казалось, что он любил эту девушку. Почему же они так и не соединились?
— Потому что так случается со многими — так и живут не с теми людьми, — ответила миссис Ней. — Или совсем одни.
Блэквуд ответил, что не понял.
— Да будет вам, мистер Блэквуд! Вы что же, никогда не ошибались в делах сердечных?
