Гектора внесли на носилках, София и Соня последовали за ним. Женщина быстро осмотрела его прямо в холле и указала, чтобы несли в гостиную. Это была большая комната с белыми кирпичными стенами, терракотовой плиткой на полу и типично испанской меблировкой, простая и немного унылая. София сразу заметила медицинское оборудование: дефибриллятор, две стойки для капельниц, прибор искусственной вентиляции легких и большую больничную койку.
Гектора положили на кровать. Женщина подкатила оборудование, поставила ему капельницу, ввела под покрывалом катетер. Врач и медбрат подключили приборы, обменялись с женщиной несколькими фразами, вышли из дома, сели в машину «Скорой помощи» и уехали.
Женщина еще раз проверила состояние Гектора и обернулась к Софии и Соне.
— Меня зовут Раймунда, я позабочусь о Гекторе. С настоящего момента мое рабочее место здесь. До этого я работала в частной клинике, но уволилась оттуда четыре часа назад, когда мне позвонили. — Она говорила тихо и четко. — Это надежное место, о его существовании знают лишь немногие. Пусть так и будет.
София оглядела Раймунду. Невысокая, худенькая, на вид лет тридцати, с прямыми черными волосами до плеч, корректная и строгая. Она располагала к себе, вызывала доверие.
— Спасибо! — прошептала София.
Цикады играли в ночи свои мелодии, когда София пошла и улеглась в одной из комнат. Из ее сумочки, лежавшей на стуле, послышалось жужжание. Она поднялась и подошла. Телефон, полученный от Йенса, светился среди косметики, бумажника, украшений и квитанций.
— На ферме… в горах.
— Раймунда, Гектор, я и Соня.
Наступила пауза.
Он положил трубку.
27
Лучи солнца медленно передвигались по паркету. Гунилла спокойно следила за ними. Он лежал на полу без одеяла, свернувшись калачиком, как младенец в чреве матери. Медленно-медленно лучи солнца достигли его плеча, тронули подбородок. Путь света по лицу Ларса Винге напоминал ей симфонию — беззвучную симфонию. Лучи перебрались на щеку и достигли опущенных век. Она отметила легкое шевеление под ними. Потом он сглотнул, открыл глаза, уставился в пол, снова закрыл глаза, еще раз сглотнул.
— Доброе утро! — мягко прошептала она.
Ларс увидел ее, сидевшую на стуле, глядевшую на него сверху вниз. Он приподнялся, не в силах до конца оторваться от пола, сонный, с морфинового похмелья. В голове был полный вакуум.
— Что ты здесь делаешь? — хрипло проговорил он.
— Я искала тебя, ты не отвечал на телефон. Хотела узнать, как ты себя чувствуешь.
Он посмотрел на нее мутными глазами.
— Как я себя чувствую?
— Да.
Ларс пытался понять: как она вошла? Значит, за ним следили прошлой ночью?
— Ларс!
Он посмотрел на нее, мечтая в душе, чтобы у него было побольше времени. Надо было составить план, выработать линию поведения.
— Я не совсем в форме, — тихо проговорил он.
— Почему?
— Не знаю. Наверное, переработал.
Она пристально посмотрела на него, показала пакет с таблетками, лежавший у нее на коленях.
— Что это?
— Ничего особенного. Лекарства.
— У тебя их полный ящик.
Он ничего не ответил.
— Это не обычные лекарства, Ларс… Ты болен?
Ему хотелось сказать «рак в последней стадии». Таким больным можно делать, что они хотят. Но ей все о нем известно.
— Нет.
— Тогда зачем ты принимаешь морфин?
— Это мое личное дело.
Гунилла покачала головой:
— Нет. Пока ты работаешь на меня, это не так.
Теперь он заглянул в ее глаза. Там произошла странная перемена, они казались пустыми и мертвыми. Словно кто-то забрался внутрь и опустил шторы. Неужели у нее всегда были такие глаза? Этого Ларс не знал. Знал только, что она сейчас здесь, в его квартире, что она смертельно опасна и, скорее всего, пришла не одна. А его пистолет вне досягаемости. Возможно, она знает, что ему все известно. Если она нашла микрофон в конторе на Брахегатан, его убьют прямо сейчас…
Винге посмотрел на коробочки с таблетками, лежавшие у нее на коленях. Он вспомнил, как лгал пастору из «Счастливой лужайки». Как легко было врать, когда он использовал кусочки реальности. Правда — лучшая ложь…
— Ларс, ответь на мой вопрос.
Сидя на полу, он стал тереть глаза.
— Что ты хочешь узнать?
— Я хочу знать, что ты делал в последние дни. И еще я хочу узнать, почему ты мешаешь морфин, бензодиазепины и лекарства от нервных болезней?
Винге выдержал паузу.
— Прости меня, Гунилла, — прошептал он.
Она внимательно разглядывала его.
— За что тебя простить, Ларс?
— Я обманул тебя…
Ее спокойствие сменилось напряженным любопытством.
— В чем ты обманул меня? — теперь она тоже перешла на шепот.
Ларс несколько раз тяжело вздохнул.
— Когда я был маленьким… — начал он, — мне было лет десять-одиннадцать, я плохо спал, и мне давали лекарства. Маме удавалось получать на них рецепты… Я быстро попал в зависимость. Потом — я уже был постарше — мне помогли от нее избавиться… Но от такого невозможно избавиться навсегда. Большую часть жизни я воздерживался. Избегал алкоголя, не принимал сильнодействующих препаратов. Недавно я пошел к врачу, у меня болела спина, — продолжал Ларс, — а когда он спросил, нет ли у меня других жалоб, я упомянул, что страдаю бессонницей. У меня всегда были проблемы со сном, вот и ляпнул, не подумав. Он выписал мне что-то болеутоляющее и успокоительное. Я начал принимать…
Он поднял на нее глаза. Гунилла по-прежнему внимательно слушала его.
— Это были достаточно безобидные лекарства, но во мне как будто что-то сдвинулось с места. Я наслаждался… наслаждался, как ни разу с тех пор, как… даже не помню, с каких пор. А дальше все пошло вразнос. За пару недель я снова подсел. Достал более сильные препараты. И теперь сижу на них.
