обычно, попытался соскочить:
— Грешки прошлого тянут.
— Да ладно! Неужели ты совратил девственницу и бросил её, узнав, что она беременна тройней?
Он улыбнулся:
— У нас с ней даже ничего не было. Ну кроме парочки поцелуев. Но всё равно я её в каком-то смысле предал, да.
— В каком-то смысле? То есть, предал, но это не точно? Интерес-с-сно… И когда же это случилось?
— Давно. Лет семь назад. Я тогда только академию МВД закончил.
Я зависла. Он рассмеялся:
— Ну говорю же, там мутная история, с наскоку не поймёшь, а ворошить не хочется.
— Почему?
— Слав…
— Нет, ну интересно же!
— Потому что я поступил как говнюк. Этого достаточно?
Мирошка, вдруг захныкал, швыряя игрушки, капризно требуя сам не знамо чего.
— Такс, похоже, кое-кому пора спать, — глянув на часы, решила я. — Иначе потом часов в шесть вечера заснёт, а ночью куролесить будет.
— Я тогда пошёл, — поднялся Сергей.
— Нет, подожди, он сейчас быстро отрубится.
Мирон действительно заснул без проблем — он вообще любил дневной сон, и я, осторожно выйдя из спальни, плотно прикрыла за собой дверь. Сергей обнаружился на кухне.
— Чай, борщ? — предложила я.
— Да нет, ничего. Я, пожалуй, и правда пойду.
— Сливаешься? Боишься, что все твои секретики выведаю?
— Пфф. Попробуй!
— Ты любил её?
Теперь уже завис Сергей. Казалось бы — простой вопрос, да и времени прошло много, а пауза всё равно вышла на редкость красноречивой. И я не выдержала, по-сестрински приобняла его, взлохматила чуб:
— Да ладно, рассказывай. Вот увидишь, выговоришься и легче станет. Семь, блин, лет, пару раз всего целовались… Она либо ведьма, либо тебя замкнуло на ровном месте. И надо просто отомкнуть.
И следующие часа полтора он рассказывал. История действительно была нереально романтичная, местами по-юношески драматичная и полная максимализма. Но главное — она действительно до сих пор триггерила Серёгу, этого довольного жизнью мажора-переростка, любимчика женщин и холостого гуляку.
— Мне кажется, ты драматизируешь, — выслушав, честно призналась я. — Это ведь был её выбор, причём здесь ты?
— Ей было восемнадцать, ему пятьдесят два, и она его ненавидела. Но всё равно согласилась. Всё ещё думаешь, что я драматизирую?
— Хотел бы увидеть её сейчас?
— Не знаю, — задумался Сергей. — Наверное да. Только какой в этом смысл?
— Тогда загадай эту встречу на падающую звезду. Я верю, что сбывается, а Игнат говорил, что никогда. А по факту, ты отпустишь желание на волю судьбы. Да — значит да. Нет — значит нет. Просто загадай, и начни уже просто жить, здесь и сейчас.
— Кто бы говорил!
— А я потому и говорю, что понимаю, о чём.
Повисла недолгая, но какая-то напряжённая пауза.
— Знаешь, а я ведь не просто так к тебе подкатывал, — признался вдруг Сергей. — Ты чем-то напоминаешь мне ту девчонку. Не внешне, а как бы сам образ… Не знаю. Мне кажется, с тобой бы и могло получиться, просто потому что ты мне близка как… Ну как…
— Как сестра? — улыбнулась я. — Прекрасно! Ну и как ты себе это представляешь, если ты мне как брат, а я тебе как сестра?
Он пожал плечами:
— Поначалу, может, и непривычно было бы, но, главное, сделать первый шаг.
— То есть, переспать, а там как пойдёт?
Сергей отвёл взгляд, поиграл желваками.
— Я лучше пойду.
Неожиданно остро чувствуя, что вот прямо сейчас ко всем чертям рушится как наша «недолюбовь», так и «передружба», в неловком молчании проводила его в коридор.
Остановить или нет? Сделать уже этот злосчастный «первый шаг» пересилив наконец себя? Просто поцеловать на прощание не в щёку… Просто позволить не в щёку поцеловать себя. Позволить обнять себя не по-дружески. И вовсе не по-сестрински обнять в ответ…
Но не смогла. Так и простояла с опущенным взглядом и, дежурно чмокнув на прощание, закрыла за ним дверь.
Ну почему же я такая дура? Ну ведь он прав, и мы настолько близкие люди, что фактически стали друг для друга единственным вариантом. Единственным нестрашным и безболезненным при любом раскладе. И уж лучше пусть это будет Серёга, чем какой-то совершенно чужой мужик, у которого хрен знает что за душой.
Увидела забытую Серёгой бейсболку, машинально взяла, повертела в руках. Тоже весь в раздрае ушёл. А я просто трусиха, хотя когда-то ведь была огонь-девка. Неужели старею? Рановато. Да и Игнат завещал мне крылья для того, чтобы жить дальше, назло любому пеплу. А поэтому, когда Серёга обнаружит пропажу и вернётся за ней, я просто приглашу его остаться и…
Звонок в дверь заставил вздрогнуть и тут же ругнуться на болвана — знает же, что Мирон спит! Рванула, не глядя, дверь… А на пороге стоял не Коломоец.
Глава 46
Пока Гордеев боролся со смертью в подпольной операционной, в дело вступили силы совсем иного порядка — уровня большой подковёрной политики. И наверняка противник был бы рад затянуть гайки: обвинить, арестовать, закрыть, уничтожить, устроить международный скандал с передёргиванием фактов… Но им приходилось считаться с теми козырями, что лежали теперь на столе у наших.
Политика никогда не была сильной стороной Гордеева — в ней действовали другие правила, зачастую неподвластные логике, а уж грязи там было столько, сколько ни в одной самой отпетой криминальной группировке не найти. Он просто сделал своё маленькое дело, раздобыв те самые документы, и теперь готовился к переправке в Россию, ежесекундно ожидая возможного нового поворота, вплоть до необходимости стать козлом отпущения и понести наказание за убийство дочери сенатора Гарретта, отвлекая общественность от чего-то другого, гораздо более важного для Родины, чем свобода одного лишь агента. Да, если бы поступил приказ, Гордеев без лишних слов пошёл бы и на пожизненное заключение в Британской тюрьме, это даже не обсуждалось. Не хотел, но пошёл бы. И тем тяжелее было считать дни до отъезда. И тем радостнее дождаться.
По возращении в Россию он сразу же попал хотя и в оборудованную по последнему слову, но всё же медицинскую палату под круглосуточным наблюдением. Фактически в СИЗО. И это тоже не стало для него неожиданностью — дело Синякина всё ещё рассматривалось, и Гордеев становился теперь одним из его фигурантов, а уж в каком качестве — это следствие разберётся. Главное вернулся. А всё, на что он точно мог рассчитывать здесь и сейчас, выразилось в небольшой просьбе к Бирюкову:
— Мне нужна тёрка. Такая, знаешь, для овощей.
Тот удивился, но через пару дней принёс, и даже несколько разных, на выбор…
Лечащий врач потом долго, словно ребёнка, отчитывал Гордеева и, обрабатывая
