сцепленные зубы Рэма, вели ее за собой. Время замедлилось. Утонуло в могильной горечи. Стена надвигалась плавно, чуть покачиваясь на молочных волнах. Уля чувствовала ее приближение. Ближе и ближе. Каждый шаг делал стену все явственнее. И вот впереди замаячила сгорбленная фигура Рэма. Уля сделала еще пару шагов и тоже замерла.
Рэм стоял перед стеной. У его ног валялся пустой пузырек от лекарств. Он просто отбросил его прочь, проглотив разом все оставшиеся капсулы. Потому и держался еще на ногах.
– Рэм… – осипшим голосом выдохнула Уля, но тот не шелохнулся. – Рома…
Он вытянул из кармана пачку, не глядя провел пальцами по корешку, проверяя, сколько сигарет в ней пряталось, и засунул обратно, оставив себе одну. Зажигалка никак не хотела слушаться его дрожащих пальцев, он все чиркал колесиком, но слабое пламя гасло в туманной влажности.
Уля осторожно приблизилась, потянулась к его руке. Длинные пальцы с обкусанными ногтями дрогнули и выпустили зажигалку. Ульяна зажгла огонек. Рэм кивнул, наклонился к огню и прикурил.
– Слышишь их? – спросил он.
Ульяна закрыла глаза. За стеной продолжали ходить, вздыхать и плакать. Заметили ли они дни, прошедшие с момента, когда Уля была здесь впервые? Существовало ли для них время? Или годы, проходившие мимо, сливались в одну-единственную полосу тумана – белесую, горькую, беспросветную?
– Слышу… – ответила Уля, открывая глаза.
От стены Рэма отделяло меньше шага. В одной руке он продолжал сжимать пачку, между пальцами второй держал зажженную сигарету и вместе с этим огоньком тянулся к каменной кладке. Полынная метка на запястье налилась темнотой.
– Нет! – закричала Уля, теряя себя в неудержимом страхе. – Не трогай!
Но Рэм ничего не слышал. Он чуть покачивался в такт движению туманных волн, струящихся вокруг него. Одним рывком Уля оказалась рядом и повисла на его руке. От неожиданности Рэм оступился, тлеющая сигарета упала в траву и тут же потухла. По туману прошла взволнованная рябь – как хищник, от которого в последний момент ускользнула добыча, он недовольно попятился, отходя в сторону.
– Тебе нельзя ее трогать… – всхлипнула Уля, прижимаясь лицом к куртке с горьким запахом страха. – Я же кричала тебе… А ты…
Рэм растерянно помотал головой, прогоняя оцепенение.
– Мне показалось, что они зовут меня…
Уля тяжело сглотнула.
– Даже если так. Даже если они там всей компанией тебя ждут… Ты никуда не пойдешь. И не дотронешься до этой чертовой стены… – начала она.
– Не черти. – Рэм слабо улыбнулся и пригладил ее волосы.
В этом жесте было столько нежности, что плакать захотелось еще сильнее.
– Это было так глупо – идти сюда! Нам не нужны ответы. Нам нужно просто найти третий подарочек и вытащить тебя. Все. Никаких больше стен, туманов и полыни. Ничего такого. Отдадим Гусу вещицу… И будем свободными. Понял меня? – Она вздернула подбородок, стараясь выглядеть менее жалкой, чем привыкла за последние годы.
Но Рэм смотрел куда-то мимо. Слабая улыбка медленно сползла с его лица, уступая место мертвенной бледности.
– Что? Тебе плохо?
Но он медленно покачал головой.
– Никуда мы не пойдем, Ульян. – Тихий, устрашающе спокойный голос пробирал до костей. – Мы уже пришли. – И Рэм потянулся рукой в туман. – Здравствуйте, Артем.
Птички в клеточке
Только теперь Уля почувствовала, как холодный ветер обнимает ее спину. Как затихает шелест травы. Как наливается молоком туман. По полю вышагивал белесый мужчина. Лохмотья висели на его выпирающих костях. Жидкая борода, отросшие космы, глаза, подернутые туманной дымкой…
– Папа, – попробовала выговорить Уля.
Но существо, шедшее к ним, не было похоже на человека. Тем более на того, кто обращался к ней в последней записке.
– Здравствуйте, – повторил Рэм и протянул ему руку.
– Трону – уйдешь, – грустно пробормотал мужчина. – Далеко уйдешь. Туда уйдешь.
– Артем, мы искали вас, – не сдавался Рэм. – Мы прочитали ваши записки. Помните, вы писали их?
– Все помню. Туман помню, травушку помню, стену проклятую. Все, что есть, помню…
– Вы были полынником… До того как пришли сюда. Помните?
Мужчина слепо подался на его голос, поморгал прозрачными ресницами, потянулся рукой, но тут же обмяк, мотая головой, только волосы всколыхнулись седым облаком.
– Слышу, говорит кто-то… А кто? А что? Не знаю… – И вдруг всхлипнул, по впалым щекам побежали слезы. – Все плачутся, все стонут… Птички в клеточке… Горюшко-горе да горе-горюшко.
От его причитаний Улю пробрал озноб.
– Я же говорила, что он не в себе…
– Артем. – Рэм, казалось, не замечал, что стоявший перед ним давно уже утонул в омуте безумия. – Вы должны рассказать, что здесь происходит…
– Туман колышется, тени плачут, а время идет… Нет ни конца, ни края…
Мужчина горестно вздохнул и заковылял к стене. Уля испуганно вскрикнула, когда его рука, больше похожая на веточку, опустилась на серый камень.
– Все тяну, все ковыряю… А никак! – пожаловался он. Длинные когти впились в зазор между двумя камнями. – Нету больше сил, нету… Устал, почти ушел, не смог… А обещал! Ведь обещал же, а?
Уля покосилась на застывшего рядом Рэма. Тот морщил лоб, над чем-то раздумывая.
– Обещал, – наконец кивнул он. – Ты обещал их выпустить. Помнишь? Снести стену. Чтобы все стало правильно.
Старик наклонил голову, прислушиваясь к его уверенному голосу.
– А не смог. – Рэм картинно вздохнул. – Как же так, Артем? Ты так виноват перед ними… Перед птичками…
Уля открыла было рот, чтобы вмешаться в их странный диалог, но Рэм с силой наступил ей на ногу и качнул головой: мол, молчи, не мешай. Оставалось только послушаться, судорожно оглядываясь на туман, который обступал их все решительнее.
– Я хотел! – Тот, кто был когда-то Артемом, схватился за ворот изношенной рубашки. – Вот тяну, копошусь, ковыряю… А ничего!
– Значит, ты помнишь, что стену нужно снести? – вкрадчиво спросил Рэм, приближаясь на полшага.
– Там же птички! Сидят, бедняжки, в клеточке. Ни полететь дальше. Ни вернуться назад. Не дело это… – Он горестно съежился, продолжая неразборчиво бормотать под нос.
– И что же, совсем не получается, да?
– Устал. Другой говорил, не управился он, и я не управлюсь…
– Другой? – вырвалось у Ули.
Тот вздрогнул и попятился, подслеповатые глаза его испуганно округлились.
– Тихо-тихо, не бойся, – примирительно проговорил Рэм, бросив на Улю сердитый взгляд. – Так что же, был другой? До тебя?
– Был, – кивнул Артем. – Я пришел, а он тут ходит. Копошится, ковыряется. Птички ему плачут, и он с ними слезы льет. Почти уже туманом стал. Истерся. Говорит: заменишь меня. Говорит: я первый был, а ты вторым будешь. – Тяжело сглотнул, кадык под тонкой кожей болезненно дернулся. – Бежать мне надо было. А я остался. Вот теперь хожу. Копошусь. Не сдюжу я.
– Почему? – чуть слышно
