разность по сравнению «с добрым старым временем, когда он любил теряться в бесконечных рассуждениях». Но даже и в условиях крепостного заключения Бакунину не удавалось освободиться от разглагольствований. Да и семья Бакуниных не считалась с III Отделением и отправляла ему колоссальные письма. Эта бакунинская особенность обратила однажды внимание Дубельта, и на его замечание по этому поводу III Отделение представило даже справку: «О том, чтобы Бакунины меньше писали, не было никому говорено. Настоящее письмо, хотя очень пространно, но в нем нет ничего, кроме сведений о семействе». Дубельт положил резолюцию: «Отправить. Но просить, чтобы меньше и четче писали». Но любопытнее всего в первом крепостном письме Бакунина то, что страсть к учительству не оставила его и в Алексеевском равелине.
Приводим это первое письмо Бакунина из крепости по копии III Отделения.
«Любезные родители и вы, милые братья и сестры!
Мне дозволили отвечать вам. После стольких лет разлуки, молчанья, хоть и незабвенья, после всех происшествий, приведших меня моею собственною виною в настоящее положение [фразы, напечатанные здесь и дальше разрядкой, в копии отчеркнуты], лишивших меня решительно всякой надежды когда бы то либо возобновить с вами семейные, сердечные отношения, – такое позволение для меня величайшая милость и великое счастье. Благодарю вас, добрые родители, благодарю вас от глубины сердца за ваше прощенье, за ваше родительское благословенье, благодарю вас за то, что вы приняли меня – вашего блудного сына, что вы приняли меня вновь в свой семейный мир и в семейную дружбу. Свидание с Татьяной и с братом Николаем возвратило мне мир и теплоту сердца, оно перестало быть равнодушным и тяжелым как камень, оно ожило, и я не могу теперь жаловаться на свое положение, я теперь живу хоть и грустно, но несчастливо [по всей вероятности, следовало бы: но не несчастливо]; беспрестанно думаю о вас и радуюсь, зная, что в семействе нашем царствует мир, любовь и счастье. Свидание мое с братом и сестрою было недолговременно, но достаточно, чтобы убедить меня, что Николай – добрая, верная и крепкая опора для всех близких, добрый сын, добрый брат, добрый муж и отец и хороший хозяин, что он соединяет в себе, одним словом, все те главные качества и достоинства, которые делают человека человеком; это успокоило меня на счет всех вас и утишило несколько угрызения моей совести, которая часто напоминает мне, что я совсем не умел исполнить священных обязанностей, – мои заблуждения, по крайней мере, не принесли никому, кроме меня, большого вреда, – вот мне утешение».
Это первое письмо высочайше разрешено было к отправке по адресу. 4 февраля 1852 года III Отделение препроводило коменданту полученные от родственников письма на имя Бакунина для вручения по принадлежности, а 12 февраля комендант отослал генералу Дубельту письмо, написанное Бакуниным в ответ. Но этот ответ, занимающий 8 страниц почтовой бумаги большого формата бисерного почерка Бакунина, постигла неудача. Оно не было отослано по адресу: «Нельзя, и чтобы писал только о здоровье. Удержать», – положил резолюцию генерал Дубельт.
После такого афронта в переписке наступает некоторый перерыв, и 4 апреля Татьяна Бакунина написала Дубельту:
«Милостивый Государь Леонтий Васильевич. По позволению Вашему посылаю Вам наши письма к брату. Простите мне мою смелость, но мы давно уже ничего не знаем о брате – и я обращаюсь к Вам, к Вашему ходатайству за нас о позволении ему написать к нам. Вы сами добротою Вашею внушили мне мою доверчивую смелость и, я уверена, простите ее и, ежели есть возможность, исполните мою просьбу».
13 апреля письмо из Прямухина было отослано коменданту, а через несколько дней комендант лично представил ответ Бакунина, отосланный III Отделением 18 апреля по назначению. По сохранившимся в деле первоначальным бумагам можно установить, сколько писем написано Бакунину и в какие дни. За время пребывания Бакунина в Алексеевском равелине сверх упомянутых выше III Отделение препроводило Бакунину письма, полученные на его имя в 1852 г. – 13 мая, 12 августа, 22 сентября, 3 ноября, 29 декабря; в 1853 г. – 3 февраля, 6 апреля, 27 мая, 1 июня, 14 июля, 10 сентября, 10 ноября.
Получая письма, Бакунин тотчас же отвечал. В соответствии с датами пересылки писем Бакунина из III Отделения в крепость находятся даты отсылки писем Бакунина из крепости в III Отделение или из III Отделения в Прямухино, а именно: в 1852 г. – 19 мая, 16 августа [На рапорте, при котором комендант отправил это письмо, записан разговор двух мужей III Отделения. «Предосудительного нет ничего, и потому не прикажете ли отправить», – написал Дубельт. «Согласен», – написал граф Орлов.], 1 октября, 13 ноября; в 1853 г. – 12 января, 12 февраля, 10 апреля, 5 июня, 11 июля, 21 сентября и 18 ноября.
Не всегда гладко проходила переписка Бакунина. Так, 9 апреля Бакунин написал письмо на имя Лизы, то есть свояченицы. Письмо не в пример было коротеньким. Вот его текст.
«Милая, милая Лиза, выздоравливай скорей! Тебя все так любят, что, кажись, одной этой любви должно бы было быть достаточно для того, чтобы тебя поставить на ноги, не говоря уж о докторах, которые, как слышно, кормят тебя как маленького ребенка. Вот и весна наступила, все цветы готовятся к новой жизни, охорашиваются, для того чтобы блеснуть красотой, – неужели ж ты, наш милый, прекрасный прямухинский цветок, отстанешь от других? Надеюсь, верю, что письмо это застанет тебя уже выздоравливающею. Жаль мне тебя, бедный брат Александр, но так уже жизнь устроена, что с каждым счастием сопряжено свое горе. Отрекомендуй меня, пожалуйста, своему сыну.
Тебя, Сашу, и тебя, Анну, благодарю за письма, вы обе – умные и добрые девочки, – обнимите за меня ваших детей, ваших деток, как писала, бывало, наша незабвенная, святая Варвара Михайловна. Желал бы я посмотреть на Николая в оранжерее: должно быть, тепло ему там, а ведь он – русский человек, в тепле же и полениться можно, не правда ли, Николай?
Ты, друг Татьяна, поцалуй за меня у батюшки руку и поблагодари, хорошенько поблагодари его за любовь и память; обними также и добрую маменьку, которая, верно, хлопочет теперь об огороде.
Милая Варинька, успокоилась ли ты хоть немного и долго ли намерена еще пробыть в Прямухине? Тебе бы никогда не расставаться с ним, а сыну пора уж становиться на свои собственные ноги, – чем раньше, тем лучше. Хорошо бы было, если бы было возможно Павлу сделаться его ментором; он вместе умел бы и присмотреть за ним и путеводить его и уважить самостоятельность его характера. Последнее обстоятельство по-моему очень важно, но вряд ли оно совместно с характером
