Филипсон. Войдя в гостиную, Куки чуть не умерли от стыда и смущения. Все вокруг были одеты в дорогие и изысканные наряды, а бедные фермеры в своих грубых платьях походили на огородные пугала. Хозяин и хозяйка делали все возможное, чтобы помочь Кукам побороть смущение, но их попытки не увенчались успехом. Бедные фермеры так и остались скованными, говорили только тогда, когда их спрашивали, и не знали, куда девать глаза от смущения.
Подали ужин. Длинный обеденный стол ломился от серебра, сверкал хрусталем и поражал тончайшим китайским фарфором. Прямо напротив Крастера стояла удивительно красивая золотая ваза, тускло поблескивающая в свете свечей. Бедный фермер постоянно отвечал невпопад и во время еды не отрывал глаз от изумительной вазы, пораженный ее красотой.
Воспользовавшись паузой в разговоре, в наступившей тишине миссис Филипсон громко сказала, обращаясь к фермеру:
— Я вижу, вы любуетесь вазой, мистер Кук. Да, она того стоит!
Крастер что-то промямлил и залился краской, чувствуя на себе взгляды присутствующих. Некоторое время гости обсуждали красоту и стоимость золотой вазы, а потом разговор переключился на другие темы.
Ужин подходил к концу, и гости решили перейти в зал потанцевать и развлечься. Все, кроме Дороти и Крастера Кук. Они не могли больше здесь оставаться и, выждав, пока гости выйдут из столовой, бедные фермеры потихоньку удалились. Избавившись наконец от чопорного светского общества, Дороти и Крастер поспешили домой.
Но им не пришлось долго наслаждаться уютом и покоем. На следующий день на ферме явились солдаты. Они сообщили, что им приказано арестовать Дороти и Крастера Кук.
Без лишних слов и объяснений изумленную чету препроводили в тюрьму и заперли в разных камерах. Позднее их обвинили в краже золотой вазы, собственности Милза Филипсона.
Первым и главным свидетелем была жена Милза Филипсона. Она показала под присягой, что украденная ваза стояла на столе во время рождественского ужина. По ее словам, Крастер Кук сидел прямо напротив вазы и весь ужин не спускал с нее глаз. Миссис Филипсон также сказала, что за ужином она спросила у Крастера, нравится ли ему ваза, и что другие гости слышали их разговор.
Некоторых из гостей привели к присяге, и они подтвердили показания миссис Филипсон.
Настала очередь двух слуг, которые рассказали, что видели, как Дороти и Крастер Кук задержались в столовой в то время, как все гости пошли танцевать.
Наконец была представлена сама ваза. Двое солдат объяснили, что после ареста четы Кук они произвели обыск на их ферме и нашли ее спрятанной в спальне.
Магистрат спросил, могут ли преступники сказать что-нибудь в свое оправдание. Онемев от лавины обрушившихся на них обвинений, Дороти и Крастер не смогли привести никаких убедительных доказательств своей невинности и просто отрицали все обвинения.
В те дни воровство каралось смертной казнью. Естественно, что Магистрат приговорил обвиняемых в краже золотой вазы Крастера и Дороти Кук к повешению.
Когда огласили приговор, Дороти нашла в себе силы и громким голосом, эхом разнесшимся по всему залу суда, заявила:
— Посмотрите на себя, Милз Филипсон. Вам кажется, что вы очень умно и хитро все подстроили, но вожделенный клочок земли достанется семейству Филипсон очень дорогой ценой. Гораздо дороже, чем все то, что вам удалось купить или украсть прежде. Удача навсегда отвернется от вас и ваших детей. Любой, самый лучший план станет ничем, едва к нему прикоснется ваша рука. Вы навсегда лишитесь поддержки и помощи, все отвернутся от вас. Близится время, когда у Филипсонов не останется и дюйма земли, а покуда стоит Калгари-Холл, мы будем там, днем и ночью. Вы никогда, слышите, никогда не избавитесь от нас!
Дороти удалили из зала суда. Через несколько дней она и ее муж были повешены. Их тела еще не успели снять с виселицы, установленной на перекрестке, а ферма Калгари уже перешла в собственность Филипсона. Он разрушил дом Куков и начал строить свой, о котором столько мечтал: Калгари-Холл.
К Рождеству строительство было завершено. Филипсоны решили устроить по этому поводу банкет. Именно тогда начало сбываться проклятие Дороти.
Калгари-Холл был полон гостей, восхищающихся домом и завидующих положению и богатству хозяев. Ужин превратился в буйное, неистовое пиршество. В середине шумного застолья миссис Филипсон покинула гостей, чтобы надеть новые украшения, которые должны были сразить гостей наповал.
Вся эта история случилась до того, как в домах появилось электрическое или хотя бы газовое освещение. В Калгари-Холл пользовались свечами, отбрасывающими причудливые танцующие тени, язычок пламени трепетал от случайного дуновения или малейшего сквозняка. Конечно, миссис Филипсон не боялась теней, она привыкла пользоваться свечами, а проклятие Дороти уже забыла, если вообще когда-нибудь помнила.
Направляясь в свою комнату, миссис Филипсон завернула за угол, как вдруг на ступеньках полутемной лестницы она увидела такое, что заставило ее кровь застыть в жилах, а глаза расширились от ужаса.
Прямо перед ней, не более чем в нескольких дюймах, так близко, что Миссис Филипсон могла бы дотронуться до них, удобно устроившись на широких перилах, лежали два ухмыляющихся черепа. С одного свисали жидкие пряди волос, и оба так приоткрыли челюсти в дьявольской улыбке, что миссис Филипсон показалось, что мерзкие черепа вот-вот заговорят.
Немного оправившись от первого шока, миссис Филипсон закричала, затем повернулась и побежала. Всхлипывая и трясясь от ужаса, бледная как смерть, она ворвалась в гостиную, пытаясь объяснить гостям, что увидела на лестнице.
Филипсон схватил шпагу и свечу. Остальные мужчины не замедлили последовать его примеру. Они бросились к лестнице и замерли: черепа все еще были там. Храбрецы поняли, что несколько переоценили свои силы, и некоторое время стояли в полном оцепенении, молча разглядывая странную находку. Наконец один из мужчин, более крепкий и, видимо, более храбрый чем остальные, осторожно подошел к черепам и ткнул в один из них шпагой. Шпага, звякнув, уткнулась в кость, — черепа оказались вполне реальными.
— Кто-то решил подшутить над нами, — гневно воскликнул Филипсон.
Тут же он устроил настоящий допрос прислуге. Один из слуг, совсем еще мальчик, по каким-то причинам вызвал подозрения хозяина. Мальчик все отрицал и клялся, что не имеет к черепам ни малейшего отношения, но хозяин, не поверив ему, приказал слугам бросить озорника, крепко связанного, в подвал и держать там, пока тот не сознается.
Черепа поддели на шпаги и вышвырнули во двор. Конечно, званный ужин был безнадежно испорчен. Гости, жившие неподалеку, поспешили откланяться, другие заявили, что хотят спать.
Около двух часов утра хозяев и гостей дома разбудили истошные вопли. Взъерошенные со сна, они высыпали на лестничную
