Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 113
Из показаний операционной медсестры Гулидзе Т. П:
Из протокола вскрытия упокоенной Стекловой П. Д., 22 л.:
«…Укушенная рана левой щеки, без повреждения крупных сосудов. Обращение – спустя 8 часов… Упокоение – в ходе динамического наблюдения санитаром изолятора Ваграновым Н. Г., из табельного оружия. Огнестрельное ранение – лобной части головы… Входное отверстие – X мм, что соответствует калибру табельного оружия санитара Вагранова Н. Г…»
«…В результате расследования случая массовой вспышки эпидемии К в больнице выявлен ряд грубых нарушений санитарно-эпидемиологического режима. В частности, несмотря на строгое указание контролировать у всех новорожденных основные параметры жизнедеятельности, врачом Усенок Ж. Р. это не было выполнено… что и не дало своевременно установить факт внезапной младенческой смерти[15]у ребенка пациентки Марчук Е. Л., с последующим развитием вспышки инфекции в родильном отделении. Также отмечен тот факт, что сотрудники учреждения до сих пор плохо обучены владеть приданным им табельным оружием, несвоевременно выполняются заявки на пополнение патронного фонда – при ревизии в родильном отделении был обнаружен лишь один неполностью снаряженный магазин к табельному оружию, который к тому же хранился не на посту, а в сейфе заведующей отделением…»
Из разговора санитара Коваленко В. А. с врачом-анестезиологом Рыбчинским Л. Л.:
«…За многочисленные перечисленные выше грубые нарушения санэпидрежима врачом Рыбчинским Л. Л, которые повлекли за собой массовое инфицирование и смерть людей, отправить его дело на Трибунал анклава. Однако, учитывая, что данный врач является единственным анестезиологом в анклаве, ходатайствовать перед Трибуналом о неприменении к нему высших мер наказания – расстрела и пожизненного изгнания с территории анклава…»
Из застольной речи врача Рыбчинского Л. Л. вечером после заседания Трибунала:
«…В рот им всем. Я один, понял?..»
Из протокола вскрытия врача-анестезиолога Рыбчинского Л. Л.:
«…Огнестрельное ранение – в центре лба. Диаметр входного отверстия – Х мм, что соответствует калибру большинства табельного оружия, находящегося на руках у населения территории анклава…»
Нужное ремесло
Трофимыч проснулся под утро – опять защемило сердце. Вот уже которую весну всегда так: как перемена погоды – в груди словно комок стоит. Внучка говорила, «циркадные биоритмы». Хрен его знает, что это, а по-простому – старость это. Трофимыч и так это знал. Внучка говорила, что давай, мол, в больничку, полечимся, покапаемся, но Трофимыч всегда только отговаривался: «Не люблю больницу, сроду там не лежал и не хочу поэтому». Больницу он и вправду не сильно-то любил. Но вовсе не потому туда не хотел идти, просто понимал он своим семидесятилетним умом, что не хрен таблетки на него тратить – и платой, и так, на него. Старость не вылечишь, и относиться к этому надо по-простому. А что касается утверждения, что за здоровьем следить надо, так те, кто в больнице сильно любил валяться, по большей части там и остались, особенно в городах, когда беда пришла… Темень на дворе стояла – глаз коли, хоть и не такая, как в ноябре. Он зажег свечку, растопил буржуйку и поставил на нее чайник с еще теплой водой. Подогрев его еще немного, налил в кружку воды и набросал туда трав, каких ему еще та бабка в деревне посоветовала. Боярышник навроде там и еще какая-то ерундистика. Горчило здорово, но сердце как-то успокоилось. Может, от трав. А может, просто от тепла. Сгорбившись за столом, в наброшенной на плечи телогрейке, Трофимыч неторопливо отхлебывал настой из старой алюминиевой кружки. Кружка у него действительно очень старая, еще отцовская. Когда беда пришла, можно было каких угодно сервизов раздобыть, только на хрен они ему? Один миллионер английский, говорили как-то по телевизору, учил: «…Надо пользоваться вещью до тех пор, пока она служит». Миллионами ворочал, а на русской «ниве» ездил, говорил, что лучше и проще машины ему и не надо. Вот с таким миллионером Трофимыч бы «за жизнь» поговорил. А не с олигархами этими, что золотые унитазы ставили. Из-за них, поди, и Хрень эта пришла. Надо было бы поесть, но как-то не хотелось, и Трофимыч пожевал только краюху хлеба, запивая ее все тем же настоем.
Скрипнула дверь, и он обрадованно оглянулся: Варька пришла! Пока сидел да думал, глянь ты, уже и рассвело, значит, и смена в больнице закончилась. Внучку Трофимыч любил до беспамятства. Может, потому, что из всей его семьи она одна и осталась – никто из Москвы тогда не выскочил. Грех так говорить, а хорошо, что Марья его померла тогда, аккурат за неделю, как все и случилось. Похоронили они ее как человека, сын с невесткой в Москву укатили, а внучка с ним осталась – помочь по хозяйству. Так вот и помогает с тех пор…
– Есть хочешь? Картошка еще есть в чугунке, – спросил он Варьку.
– Ага, давай, дед, – радостно согласилась та. Ясное дело, молодая, организм требует. Не то что у него…
– Ну что там у вас на работе? – спросил он внучку, пока та уминала наложенную в миску картоху с грибами.
– Ай, все как всегда, – ответила та с набитым ртом. – В реанимации чего-то было, а у нас тихо. Я и не ходила к ним смотреть. Да, – вспомнила она, – соседа нашего, дядю Васю, жена домой забрала. Врач сказал, скоро уже…
– Жалко, – вздохнул Трофимыч. – Василий нормальный мужик был, немного пил, правда, но тихий всегда.
Жена Василия, Наталья, пришла вскоре после того, как внучка поела и завалилась спать. Трофимыч помнил, что и сам после смены, как молодой был, спать хотел, а поспишь, бывало, немного совсем – и как огурец. А сейчас и ночью не спишь, и днем спать не хочется, и усталости вроде нет, а и сил тоже…
Наталья постучала в окно, и он сам вышел в сени, аккуратно притворив за собой двери, чтобы не проснулась спящая внучка.
– Здравствуй, Трофимыч, Варя сказала тебе – мы Васю из больницы забрали?
– Сказала, – кивнул Трофимыч.
– Ну так поможешь, что ли? Ты и так сосед, а и делаешь лучше всех. Не хочу я к этим. – Она неопределенно кивнула в сторону поселка.
– Так, конечно, Наталья, о чем речь. Что хоть в больнице сказали?
– Ну говорят, четвертая стадия у него. Метастазы. Он уже и не встает, есть не ест почти ничего. Вчера только пол-яйца съел – сильно, сказал, яйцо хочет, захотелось вдруг. Я на базар сходила, так купила одно, ты ж сам знаешь, почем они там.
Трофимыч вновь кивнул – яйца действительно после Хрени и того, что она с курями сделала, стоили почище, чем ананасы в советское время.
– Мерка же у тебя есть, он говорил? – с надеждой спросила Наталья.
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 113
