Книга Мечи Дня и Ночи - Дэвид Геммел

Безоружные гвардейцы, каждый раз поднимаясь в гору, уносили своих раненых и мертвых. Это заняло у них несколько часов. Ставут ушел к пруду, где лежали раненые дренаи. Многие ветераны имели при себе иголку и нитки, но не успевали позаботиться обо всех, кто в этом нуждался. Ставут снял кольчугу и шлем, положил саблю и подсел к молодому солдату, который пытался зашить собственный бок. Рана начиналась от бедра и загибалась на спину. Ставут велел ему лечь и забрал у него иглу.

— Кольчуга не выдержала, — сказал раненый.

— Лежи смирно.

— Ее еще мой прапрадед ковал, вот кольца кое-где и протерлись.

— Сегодня ты сможешь выбрать себе любую кольчугу. — Под скалой грудой лежали снятые с убитых доспехи. Ставут сшил вместе последние клочья кожи, затянул потуже нить, завязал узелок, снял с пояса солдата нож и обрезал нитку. Раненый побледнел и покрылся потом.

— Спасибо тебе, Ставут, — сказал он и встал, покряхтывая.

— Куда это ты?

— Поищу новую кольчугу. — Солдат пошел к куче доспехов и стал рыться в ней.

Ставут перешел к другому раненому, но тот уже истек кровью и умер. У некоторых солдат были сломаны руки и ноги. Лубки делали из снесенных к пруду вражеских щитов. Ставут зашивал раны, подбадривал страдальцев и спрашивал себя, зачем он все это делает. Теперь в атаку пойдут звери, а их назад не повернешь. Все эти швы и лубки — напрасная трата сил. Враг все равно никого в живых не оставит. Он удивлялся, слыша, как раненые шутят и переговариваются.

Пришел Друсс. Поговорив с Легендарными, он снял кольчугу и вошел в пруд, чтобы смыть с себя кровь.

Друсс.

Ставут больше не думал о нем, как о Хараде, да и как бы он мог? То, что он видел сегодня, вселило в него трепет. Этот воин стоял, как скала в бушующем море, неподвижный среди неудержимой стихии. Друсс вышел на берег, обсох, снова оделся и натянул на себя кольчугу. Вода размыла подсохшие было раны, и из них опять потекла кровь.

— Давай зашью, — предложил ему Ставут.

— Только вот эту, над глазом. Чертовски бесит, когда в бою приходится смаргивать кровь.

— Что случилось с Харадом? — спросил Ставут.

— Ты, паренек, не бойся. В конце этого дня он вернется. Я ведь не вор.

— У меня и в мыслях не было называть тебя вором, — улыбнулся Ставут.

— В этой молотилке, да еще с трещиной в черепе, он бы не выжил.

— Ты все еще думаешь, что мы победим? — спросил Ставут, не удержавшись от смеха.

— Победа — это еще не все, Ставут. Хотя многие думают иначе. Иногда важнее выстоять в битве со злом, чем это самое зло побить. Когда я был молод и служил в Бессмертных у Горбена, взяли мы один город. Правил им злой человек. Мне рассказали там, как солдаты этого правителя схватили нескольких священников Истока и собрались сжечь их заживо. Один горожанин стал уговаривать их не делать этого. Говорил, что это злодейство, и стыдил их.

— И что же, спас он священников?

— Нет. И его самого тоже убили. Но знаешь что, паренек? Когда я вспоминаю этого человека, у меня становится светло на душе. И у тех горожан, которые это видели, на душе тоже стало светлее. Зло всегда лучше вооружено. Оно собирает огромные армии, которые жгут, грабят и убивают. Но хуже всего не это. Зло хочет внушить нам, что единственный способ его победить — это стать такими же, как оно. И это самое худшее и прилипчивое из всех зол. Тот человек мне напомнил об этом и помог мне жить, не отклоняясь от правил.

Ставут воткнул иглу в кожу над глазом Друсса и старательно зашил порез.

— Но ты ведь веришь, что сможешь победить зло с топором? Разве ты сам себе не противоречишь?

— Нет, паренек. Я стараюсь не впадать в этот грех. Кроме того, я сейчас стою на своей земле. Если они сунутся ко мне, я убью их. Сам я к ним не вторгался, не жег их города, не насиловал женщин. Я не пытаюсь поставить их на колени или обратить в свою веру. Думаю ли я, что мы победим сегодня? Мне сдается, мы уже победили. Я видел это в глазах гвардейцев. Умрем ли мы? Все может быть.