— То тогда там будут не наши друзья, а друзья тех, кто нас преследует. По крайней мере, друзья Фореллена. Насчет тех двоих в «мустанге» я пока не очень уверен. — Он бросил взгляд на часы. — Кстати, вы с девочкой уже успели позавтракать?
— Меня зовут Таня, — решительно возразила девочка.
— Таня? Хорошо. Ты голодна, Таня?
— Нет. А ты?
— Нет, не очень.
— Ты немножко похож на моего отца.
— Да, я знаю, — сказал Вудс, бросив взгляд поверх ее головы на Элеонору. Затем включил первую передачу и медленно поехал по дороге, стараясь не пропустить указателя поворота на Сорок седьмое шоссе. На следующем повороте мимо их машины в противоположном направлении пронесся «фольксваген» мышиного цвета. При виде его Палмер немедленно резко увеличил скорость. У Фореллена уйдет всего несколько секунд, чтобы развернуться, а уж догнать их на своей машине с двигателем «порше» — и того меньше. Столь неожиданное появление Фореллена в Бассано-дель-Граппа можно было объяснить только наличием у них чего-то вроде радиотелефонной или другой мобильной связи, не исключая даже наблюдение с воздуха.
Все это молнией пронеслось в голове Палмера, когда он торопливо вел свой «фиат» по длинной узкой улочке, постепенно переходящей в каменную мостовую, извивающуюся по довольно крутому холму. Достигнув самой верхней точки, он обернулся, увидел, что Фореллен еще не добрался даже до начала той улицы, наугад свернул сначала налево, затем направо и, похоже, почти выехал из города.
Так, еще один поворот направо — и перед ними дорога назад, на Поссано. Они доехали до развилки, сделали левый поворот в сторону Монте-Граппа и снова оказались на склонах извилистого предгорья, где набрать скорость либо очень трудно, либо вообще невозможно.
— Можешь свериться с картой? — прокричал он Элеоноре.
Она ее развернула, внимательно просмотрела этот участок.
— Так, после Монте-Граппа будет Фелтр. Но ведь мы оказываемся все дальше и дальше от Венеции.
— Ничего не поделаешь. — Он снова глянул в зеркало заднего вида. Мышиного цвета «фольксвагена» там не было видно. Палмер недоуменно пожал плечами. — Но почему же он нас не догоняет? Это с его-то «порше»! Нет, не понимаю.
Тот факт, что Фореллена нигде не было видно, мог означать, что у него не было особенной необходимости «сидеть у них на хвосте». Его вполне мог вести специальный патрульный самолет.
Палмер бросил взгляд на небо, но тут же снова опустил глаза на дорогу и, тыкая пальцем вверх, громко прокричал своей спутнице:
— Слушай, ты случайно не видишь там какого-нибудь самолета? Или хотя бы вертолета?
Какое-то время и маленькая девочка, и ее мама внимательно всматривались в яркое, ослепительное небо.
— Нет, там ничего не видно, — пожав плечами, сказала Элеонора.
— Тогда почему же Фореллен не… — Он не закончил вопроса, потому что как раз в это время они въезжали в Монте-Граппа. — Кстати, ты случайно не знаешь, что за фрукт эта «граппа», именем которой они так любят называть маленькие городки? Какое-нибудь суперпопулярное бренди?
— Нет, намного хуже.
— Не то же, что «Сев-Фурнье»?
— J’aime beaucoup le «Seve-Fournier»,[96]— с важным видом заметила Таня.
Вот наконец-то позади остался знак «Конец городской зоны», дорога постепенно выровнялась. Он остановил машину и съехал на обочину на самом верху у одного из мест, где нередко останавливались другие водители, выходили, чтобы размять ноги и через бинокли осмотреть открывавшуюся перед ними великолепную панораму.
— Что на них там написано? — поинтересовался Палмер, указывая на каменные памятники внизу.
— Что эту «высоту», — ответила Элеонора, слегка сощурив глаза от слепящих лучей полуденного солнца, — итальянцы героически защищали во время наступления австрийцев на Капоретто. Вон там, — она указала рукой куда-то в левую сторону, — находится склеп, где хранятся останки двадцати пяти тысяч итальянских и австрийских солдат. Requiescaen in pacem.[97]
— Так много убитых? — Палмер бросил взгляд на дорогу, но никаких признаков «фольксвагена» мышиного цвета вроде бы не было видно.
— Да, но намного больше до этого, при Наполеоне.
— И, наверное, не меньше при Муссолини.
Ее глаза заметно сузились.
— Вряд ли. После Капоретто с боевым духом итальянцев произошло что-то неладное.
— Вот-вот, точно так же считает и Хемингуэй.
Элеонора бросила на него удивленный взгляд.
— Ты был лично знаком с Хемингуэем?
— Нет, только с его книгой.
Ее взгляд неожиданно стал вдумчивым и холодным.
— Это вы, американцы, придумали философию войны.
— Вы, американцы?
Она отвернулась и, как бы защищаясь, снова прижала к себе маленькую дочку.
— Итальянцы отказались от войны, а американцы приняли ее к себе в объятья.
— В Капоретто итальянцы от нее отнюдь не отказались. Спроси, например, у любого эфиопа.
— А с тех пор?
— Кто знает, кто знает? Может, настанет тот самый день, когда и американцы поймут это.
— Вряд ли. — Ее затуманенный взгляд перенесся на людей, толпящихся около монумента. — Скорее всего, вы станете нацистами двадцать первого века. Источником заразы!
— Что ж, спасибо и на этом. — Палмер включил передачу и выехал на дорогу, уже́ ведущую вниз. После серии крутых виражей и поворотов, от которых захватывало дух, дорога заметно расширилась, приобрела более современные очертания, и скоро их «фиат» наконец-то оказался в пригороде Фелтра. После Монте-Граппы никто из них не произнес ни слова. Тем более что маленькая девочка крепко уснула на руках своей мамы. Первой молчание нарушила Элеонора.
— Ты очень хорошо водишь.
— Спасибо. Пришлось научиться, управляя военным джипом.
Она криво усмехнулась.
— Прости. Только, пожалуйста, не надо меня подкалывать, ладно?
— Извини, просто не смог удержаться.
— Вудс, — чуть помолчав, попросила она. — Давай остановимся на отдых. Уже второй час, и Таня…
— Ей нужен полуденный сон?
— Да… Когда это возможно. Послушай, Вуди… — Она вдруг замолчала.
— Да?
— Прости меня за то, как я вела себя, когда ты нас нашел. Я была просто в шоке и мало что понимала.
— Да, я догадался.
— Мне ведь на самом деле совсем не хотелось тебя видеть. — Она обеспокоенно посмотрела на свою дочь. — Более того, я была уверена, что и ты больше никогда не захочешь видеть меня. Мне это было ясно еще до того, как ты улетел в Нью-Йорк. Я не сомневалась, что как только ты вернешься, то все узнаешь и… возненавидишь меня.
