– Гилфитер нашел лекарство от дунмагии, – сказал я. – Мы дали его тебе.
Флейм долго молчала. Я попытался взять ее за руку, но она отстранилась. Наконец она сказала:
– Чтото еще не так. Я чувствую себя изменившейся. Я и в самом деле изменилась.
Я сглотнул.
– Думаю, дело в том, что ты больше и не силв тоже. На самом деле ты… ээ… наверное, обладаешь теперь Взглядом… или скоро станешь обладать.
Я ждал ответа, но в тот день Флейм ничего больше не сказала. После обеда она попросила о ванне. Помогать с этим ей пришла матриарх, а потом, когда я вернулся с прогулки, Флейм уже спала. В ту ночь я уснул в кресле в ее комнате, спрятав голову под руку. Когда утром я проснулся, Флейм уже встала и сидела за туалетным столиком, глядя на себя в зеркало. Она была ужасно худой, почти невесомой.
Флейм не стала дожидаться, пока я с ней заговорю.
– Я все помню, – сказала она. – По крайней мере, до того момента, когда вы все вместе заставили меня проглотить снадобье там, в Бретбастионе. Что… что случилось с ребенком?
Мне с трудом удалось поднять глаза и встретиться с Флейм взглядом.
– Мы его убили.
– Вы в этом уверены?
– Да.
Выражение ее лица приободрило меня. Флейм испытывала облегчение.
– Я рада, – просто сказала она. – Это было чудовище. Он пожирал меня живьем.
– Да. – В тот момент, должно быть, оба мы подумали о том, нельзя ли было исцелить и младенца тоже, однако нам не захотелось углубляться в эту темную бездну. Ребенок был зачат в результате изнасилования; он был осквернен с момента зачатия. Задумываться о том, что мы могли бы действовать иначе, было чистым безумием.
Флейм сделала глубокий вдох и прошептала прерывающимся голосом:
– Мне так жаль, Руарт… Я ужасно, ужасно виновата… Я сделал шаг к ней.
– Ты ни в чем не виновата и ни о чем не должна жалеть. Дело было в дунмагии.
Флейм начала плакать, и я прижал ее к себе. Так мы простояли долго; голова Флейм лежала на моем плече, я обнимал ее и изо всех сил старался верить в то, что все будет хорошо…
Мы все еще стояли обнявшись, когда через некоторое время Дек принес завтрак. Он был, как всегда, жизнерадостен и переполнен вопросами – а также ответами на мои, даже не высказанные.
– Из Ступицы еще нет новостей, – сообщил он. – Все еще неизвестно, все ли в порядке с Блейз и Келом – пережили ли они наводнение…
Я кинул на него свирепый взгляд – мне совсем не хотелось, чтобы сейчас Флейм начала тревожиться о Блейз, но Дек остался безмятежным.
– Блейз? – переспросила Флейм, насторожившись. Ее голос прозвучал совсем как в прежние времена. – Она в беде? Зачем она отправилась в Ступицу? Этот подлый выродок Датрик сдерет с нее с живой кожу! У этой женщины водоросли вместо мозгов! И о каком наводнении вы говорите?
– У нее не было особого выбора – плыть в Ступицу или нет, – сообщил Дек. – Она была в кандалах…
Я поспешно перебил его:
– Это долгая история. Ей на выручку отправился Келвин. Я уверен, что с ней все в порядке. – Было так много всего, чего, на мой взгляд, Флейм пока еще не следовало знать. Она это, конечно, поняла: немного было такого, что я мог бы скрыть от Флейм Виндрайдер.
Подарив мне взгляд, который заставил мой язык прилипнуть к небу, она сосредоточила внимание на единственном человеке, который рассказал бы ей все как есть.
– Начни сначала, парень, – сказала она, – и ничего не скрывай. С того момента, когда мы расстались на Плавучей Заросли на Порфе. И не вздумай о чемто умолчать!
Потом, когда Дек уже ушел, Флейм потрясенно посмотрела на меня.
– Это изза того, – сказал я, – что ты сделала для нее, когда явилась в Крид. Ведь именно тогда… тогда и был зачат ребенок. Блейз хотела попытаться все исправить.
* * *
Через три дня Гильдия разрешила плавание по заливу. Блейз и Келвин прибыли первым же баркасом.
Райдер задержал Келвина в приемной: ему хотелось узнать, что произошло в Ступице, а Блейз ворвалась в комнату Флейм. Войдя, она помедлила, и на этот раз все ее чувства были написаны у нее на лице. Надежда, страх, радость – все то, что обычно Блейз скрывала, – быстро сменяли друг друга.
– Флейм, – сказала она и умолкла.
Они кинулись друг другу в объятия; Флейм всхлипывала, а Блейз неловко похлопывала ее по спине. Я вышел из комнаты и закрыл за собой дверь, стараясь прогнать чувство ревности.
В том, как Флейм смотрела на Блейз, было нечто, чего не хватало в ее взгляде, когда она смотрела на меня. Полное доверие, полная открытость, отчаянная мольба об утешении… об оправдании. На месте Блейз должен был бы быть я.
«Счастливый конец бывает только в сказках, которые в гнездах рассказывают птенцам», – подумал я.
Мы радовались, конечно. Все последующие дни были наполнены радостью, когда мы удостоверились, что во Флейм не осталось и следа дунмагии, а силы начали к ней возвращаться. Мы радовались, когда она в первый раз засмеялась в ответ на какуюто шутку Дека. Мы радовались тому, что она не жалеет об исчезновение своего дара силва.
– Кому, ради Великой Бездны, это нужно? – почти легкомысленно говорила она. – Силвмагия принесла мне больше горя, чем радости. Я чувствую себя в гораздо большей безопасности с тех пор, как стала обладать Взглядом. Мне ужасно нравится такое ощущение. Чувство… – она не сразу нашла слово, – чувство товарищества. Вы все время говорили о родстве душ, но я до сих пор не понимала, что вы имеете в виду. – Говоря это, Флейм с любовью смотрела на меня.
Однако были и другие эмоции…
Ужас, когда я понял, как глубоко она ранена. Боль, когда я видел, как она хрупка, когда замечал, как мучает ее неспособность забывать все то зло, которое причинили ей, и избавиться от чувства вины за то, что совершила она…
Между нами ведь не было секретов. Я слишком много знал о ее страданиях. Я был свидетелем слишком многих ее унижений, слишком многих ее преступлений. А Флейм слишком часто наблюдала мою беспомощность, мое отчаяние. Я мог ее простить и любить, несмотря ни на что, – скорее даже любить сильнее изза перенесенных страданий, – но Флейм простить себя не могла. Сколько бы мы ни говорили ей, что она не виновата, что дело было в дунмагии…
Я старался. Видит Бог, как я старался! Флейм старалась тоже.
Истина заключалась в том, что нашей любви было недостаточно. Хуже того: мое присутствие несло с собой дополнительную тяжесть для Флейм, а не облегчение. Я был постоянным напоминанием о том, что ей пришлось вынести. Я это ясно видел. Каждый раз, когда она смотрела на меня, она вспоминала; ей казалось, что в моих глазах она видит отражение своих преступлений. Проходили дни, недели, а лучше не становилось. Нам нужно было расстаться, чтобы ее раны могли зажить.
