Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 135
…Примерно через час компаньоны, заперев дверь, склонились над столом. Перевернув листок с написанными своей рукой стихами, Каратаев рисовал на нем схему той части города Сараева, где должны были произойти основные события.
— Вот река, — пояснял он Нижегородскому, — даже не река, а речушка, обмелевшая по случаю жаркого лета. Это Милячка. Вот тут она впадает в Босну. Вот набережная Аппеля, которую с противоположным берегом соединяют четыре небольших моста. Нас интересуют эти два: Цумурья и Латинский. Вот тут, почти параллельно набережной, также на восток идет центральная улица, недавно помпезно названная проспектом Франца Иосифа. На нее с набережной ведут несколько переулков. К городской ратуше, вот здесь, можно проехать как по набережной, так и по проспекту, но набережная просторней, и они поедут по ней.
— А где сейчас герцог и его жена? — спросил Нижегородский.
— Сегодня двадцать шестое, — наморщил лоб Каратаев, — значит, они оба в Илидже, в гостинице «Босна». Это километрах в десяти-одиннадцати от Сараева. Впрочем, Фердинанд эти два дня проведет на маневрах, а София знакомится с местными достопримечательностями и населением, которое, кстати, очень хорошо к ней отнесется и просто очарует герцогиню. Но вчера они уже посещали Сараево инкогнито.
— Да?
— Факт, — подтвердил Каратаев. — Ходили по улицам, толкались на местном рынке, общались с простыми людьми. Конечно, их быстро раскусили, ведь портреты супругов были во всех местных газетах. Их приветствовали: «Славься, наш добрый герцог!», спрашивали: «Како вам ие?», на что Фердинанд с готовностью отвечал: «Не ми ништа!» В отношении их не было зафиксировано ни единого недоброго действия или выкрика. Но ты не отвлекайся. — Каратаев маленьким ножичком подточил карандаш и снова склонился над планом. — Так, на чем мы остановились? Ага, вот тут, на окраине, в доме бывшего школьного учителя Данило Илича, который тоже состоит в «Молодой Боснии», ждут своего часа все участники покушения. Четверо, включая Илича, — православные, четверо других — мусульмане. Подготовлены они весьма неважно, вооружены специальными бомбами с гвоздями и небольшими новенькими «браунингами» образца 1910 года, выданными им из сербского государственного арсенала в Крагуеваце. Те трое, которых готовили в Белграде, обучались стрельбе в тире королевского парка Топчидер, но вряд ли сильно преуспели в искусстве убивать. Кстати, как раз из такого «браунинга», только более раннего образца, почти три года назад в Киеве застрелили Столыпина, а через четыре года должны были бы ранить Ленина. Только я не думаю, что в случае нашего успеха он в назначенный день и час приедет на завод Михельсона и встретится там с Фанни Каплан.
— А почему их не снабдили нормальным оружием? — удивился Нижегородский. — Я имею в виду этих ребят из Сараева.
— А зачем? — пожал плечами Каратаев. — Когда к любому царю или герцогу можно свободно подойти почти вплотную, нет никакой необходимости в мощной пушке или снайперской винтовке. Как нет необходимости и в профессиональных киллерах. Между прочим, пистолет Принципа (не будь нашего вмешательства) отдадут на хранение некоему Пантигаму, священнику-иезуиту, который в настоящий момент является духовником Фердинанда и Софии. От нас с тобой зависит, чтобы через несколько дней он не прочел им отходную. После смерти Пантигама в двадцать шестом этот «браунинг» с заводским номером 19074 должен надолго затеряться и быть обнаруженным лишь через девяносто лет после убийства.
При этих словах Каратаев машинально записал на листке с планом пять названных им цифр, обведя их рамкой.
— Но мы снова отвлеклись, — пробурчал он. — Теперь сосредоточься и постарайся все запомнить.
— Я весь внимание, — подобрался Вадим.
Каратаев пристально посмотрел на товарища, на шкафчик, где за стеклянной дверцей позвякивала почти пустая бутылка, покачал головой и продолжил:
— Так вот, двадцать седьмого вечером Фердинанд вернется из Тарчина в гостиницу в Илидже. Он будет чрезвычайно доволен завершившимися маневрами и тем приемом, который ему оказали в войсках. Они поужинают в небольшом ресторане, обмениваясь приятными впечатлениями последних дней. «Я начинаю любить Боснию», — скажет он. «Как мил этот чудесный народ», — будет вторить ему его расстроганная супруга. Ты чего там записываешь? — удивился Каратаев.
— Я конспектирую.
— Не валяй дурака, Нижегородский. Впрочем, изволь, я буду краток. Утром двадцать восьмого, позавтракав и отстояв мессу, они усядутся на открытой веранде просматривать свежую прессу.
— А ты в курсе, что Джеку Джонсону присудили победу? — не удержался Вадим, но тут же спохватился: — Извини, это я по поводу прессы. Продолжай, пожалуйста.
— В курсе, — повернулся к нему раздраженный Каратаев. — Говорят, седьмой раунд был великолепен. А в Одессе погиб знаменитый слон Ямбо, чем, если верить «Пти Паризьен», поверг в траур всю Россию, — язвительно добавил он, постукивая карандашом по столу. — А в парижском борделе студент застрелил сутенера, а потом выпрыгнул с балкона третьего этажа и упал прямо на полицейского. Оба теперь в больнице на соседних койках. И все эти события мы могли бы обсудить еще месяц назад, так как я знал о них заранее. Мы будем, наконец, работать?
Нижегородский сделал успокаивающий жест рукой и изобразил на лице внимание школяра-хорошиста.
— В начале десятого за ними приедет военный губернатор Боснии генерал Потиорек, — сурово продолжил Каратаев. — Супруги и сопровождающие их лица усядутся в четыре одинаковых автомобиля, и кортеж двинется в Сараево. Начнется официальный визит.
…Через несколько часов компаньоны были вынуждены сделать пересадку: экспресс шел дальше на восток в сторону Белграда, в то время как им предстояло повернуть круто на юг. Они оказались в небольшом поезде, состоящем из нескольких почти игрушечных вагончиков, которые медленно тащил такой же игрушечный паровозик со смешным названием «пампурче».[59]Дорога была непростой, изобиловала крутыми подъемами с резкими поворотами. Хлипкие мостики над ущельями чередовались с тоннелями. Дважды за несколько часов пути их вагончики сходили с рельсов: колеса соскакивали на лежащие на шпалах железные подкладки, пассажиры же при этом слетали со своих скамеек, лавочек и тюков (впрочем, в особом вагоне для мусульманских горцев никаких лавок и вовсе не было). Это служило сигналом. Все выходили, обступали вагончики с двух сторон и брались за специально предназначенные для этого рукоятки. Кто-то подавал команду, пассажиры дружно ставили вагончики обратно на рельсы и рассаживались по местам. Никакого недовольства при этом не проявлялось, хотя шума и гама, усиленного гомерическим хохотом Нижегородского, безусловно, хватало.
Поздним вечером того же дня соотечественники вносили вещи в двухместный номер небольшой гостиницы в Илидже, а следующим утром, наняв пароконный фиакр со сносно говорившим по-немецки кучером, отправились в Сараево проводить рекогносцировку на месте будущих событий.
Только глубокой ночью, накануне, они пришли наконец к единому решению: действовать по плану «Б». План «А» предполагал превентивный удар по заговорщикам. Поскольку местонахождение всех террористов в ночь перед покушением было известно, в умах спасателей бродила заманчивая идея сдать их полиции прямо в доме Илича, скажем, под утро. Расколоть этих молокососов, как называл их Каратаев, не составило бы никакого труда. Даже если их бомбы и пистолеты были припрятаны в каком-нибудь сарае, наверняка нашлась бы масса других улик. Да и без них добрая половина юнцов не выдержала бы хорошего допроса с пристрастием. У них на физиономиях было написано, что они затеяли нечто великое и героическое. Об этом уже знал чуть ли не десяток их друзей, не причастных ни к заговору, ни к организации. Но…
Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 135
