— Как ты думаешь, сегодня они придут? — серьезно спросил Сашка Арефьев, подстилая под себя целлофан.
Женя пожал плечами, неохотно ответил, что ведь до сих пор же появлялся…
— А к старшим они все равно идти не захотят, вот что… — так же серьезно продолжал Сашка. Он вообще все делал серьезно и в свои двенадцать лет очень напоминал уменьшенную копию Фомича.
— Не хотят, но идти к ним все равно надо… К папе идти совсем не страшно, папа очень умный для взрослого.
Маленький Вася ни за что не повторил бы эти слова папе: ему и в голову не приходило, что папа готов считать эти его слова невероятным комплиментом.
— Ходили уже… Ты ведь знаешь, он второй раз идти не хочет. Говорит, что если уж Владимир Кириллович, умнейший человек, в него не поверил — то кто же тогда в него поверит…
Мальчики лежали в условленном месте, на тихом травянистом склоне чуть ниже лагеря. Речка разливалась тут пошире, ее журчание почти не мешало слышать шаги на дороге — шел бы кто-то из лагеря или в лагерь. Впрочем, в полвторого ночи вряд ли кто-нибудь отправился бы путешествовать.
— Все равно надо идти, — настаивал Сашка. — Или к нему, или к Маше, она тоже для взрослых очень умная.
Так и беседовали пацаны, пока не мелькнул около реки человеческий силуэт.
— Спорим, эта Сраоша?
— У него убор из перьев не такой, это Сопа. А с ним, вот увидишь, Джамаспа. Сраоша во-он, тянется третьим.
Действительно, старый Сопа поднимался от мерцающей реки. Перестал дождь, проглянула луна меж облаков, и легко, вольно скользил над травой четкий серо-черный силуэт, не отбрасывая тени на траву.
— Привет вам.
Джамаспа поднял правую руку, сел по-турецки на траву. Так же поднял руку, сел Сопа. Сраоша дождался, когда сядут его вождь и старый учитель.
— Вы еще хотите говорить с вашими взрослыми? — начал Сопа, как всегда, взяв быка за рога. — Мы не верим, что они нас услышат.
— Услышат! Я сейчас пойду разбужу папу… И еще… Холодно стало. Можно, мы разожжем костер?
— Разжигайте. А что до Владимира Кирилловича… Мы уже пытались с ним говорить. Я ему не говорил, а криком кричал несколько раз: «Нет, я тебе не кажусь! Я не галлюцинация!»… а он только смеялся и повернулся на другой бок.
— Наверное, вы его разбудили…
— Наверное… И еще он выпил много гадости из этих противных бутылок с жидкостью цвета навоза.
— Я бы сказал, цвета навоза на заре… — уточнил Джамаспа. — На самой-самой утренней заре, когда все краски очень густые.
— Тогда надо пойти прямо к Епифанову, и все…
— Епифанов, когда меня встретил, нажал пальцем на глазное яблоко… Нажал так и сказал — мол, надо же, какая гадость примерещится.
Сопа даже всхлипнул от обиды, немного отодвинулся от костра, разведенного Сашей (для чего пришлось использовать растопку из хозяйственных запасов… дело, вообще-то, запрещенное).
— Если бы эти дураки хотя бы про нас рассказывали друг другу! Тогда бы они хотя бы поняли, что мы им «мерещимся» совершенно одинаковыми, и задумались. А так получается, что каждый что-то видит и никому про нас не говорит. Да еще пьют всякую красную жидкость, и особенно часто твой папа…
— Сегодня он не пил этой жидкости… — вступился за папу Василий.
— Пил, — безнадежно махнул рукой Сопа. — Все они сегодня это пили. Одна только надежда, что нас увидит одна из женщин в лагере… К которой порой ходит твой отец.
— Маша?! — оживился Евгений. — Она очень хорошая, Маша, можно попробовать. Давайте я ее счас позову.
Трудно сказать, что говорил Евгений Ли Мэй и что отвечала ему девушка, но прошло не очень много времени, и силуэты заскользили от дальней палатки к этому тихому склону. Дождя все не было, луна заливала траву, только проносящиеся тучи отбрасывали странные угольно-черные тени на местность.
— Женя… Ты мне хотел показать этих двух людей? Здравствуйте.
— И тебе здравствовать долго, — серьезно ответил ей Сопа. — Ты не будешь нажимать на глазное яблоко?
— Н-нет… А что, надо нажимать?
— Ты веришь, что я существую?
— Я верю… Вот вы — сидите.
Вежливая Ли Мэй не способна была называть «на ты» седого Сопу с его морщинистым лицом. Сопа принял это за признание, что существуют все трое.
— Я — великий ученый, знаток священных текстов Сопа, — произнес Сопа, резко подавшись вперед. — А это наш царь Джамаспа; для него и сделана эта гора, которую вы раскопали неизвестно зачем. Третий из нас — мой ученик Сраоша, он сошел в землю живым, чтобы быть со мной и со своим царем и чтобы хранить вместе с нами то, что положено с Джамаспой.
Сопа посидел, немного понаблюдал за спокойным, интеллигентным лицом Ли Мэй.
— Что, страшно? — сварливо спросил вдруг Сопа.
— Нет, интересно… Вы — это те самые люди, которых похоронили в кургане?
— Но ты веришь, что мы существуем?
— Вы спрашиваете второй раз… Да, я верю, что вы существуете. Но я не понимаю, как вы можете сидеть и разговаривать со мной? Вы же умерли две тысячи лет назад?
— Две тысячи двести восемьдесят восемь лет назад, если быть совершенно точным… А что?
— Мне просто очень странно это. И вы не отбрасываете тени… как будто вы барсуки или лисицы.
— Мы не барсуки. Это восточные дикари придумали, будто барсуки превращаются в людей и не отбрасывают тени! А мы люди.
— Я вижу… Но тени вы не отбрасываете, это точно.
— Не отбрасываем, но мы все равно люди…
— Давайте я разбужу одного человека… Он больше других может разобраться в том, существуете вы или нет.
Сопа только пожал плечами.
Володе снилось что-то приятное — кажется, что он шел к речке в жаркий день, а какая-то нахальная муха все садилась и садилась ему на лоб.
— Э-эй… Володя, проснитесь… — упорно повторяла эта муха.
— Ли Мэй?! Что-нибудь случилось в лагере?!
— Ничего плохого… Но, Володя, вам придется встать, у нас тут гости…
— Кто такие?
— Не могу вам сказать… Давайте я постою возле палатки, а вы пока оденетесь.
— Интересно, перестанет меня кидать из стороны в сторону?! Который час?
— Около двух. И если вас кидает, вы тогда опирайтесь на меня.
Естественно, Володя только фыркнул и постарался идти поровнее. Вот и «гости»… Володя сразу узнал человека в пышном уборе из перьев, в какой-то легкомысленной накидке.
— Это вы кричали мне, что вы не галлюцинация?!
— Я, — широко улыбнулся Джамаспа.
— Ага… Как я понимаю, на самом деле вы не галлюцинация? Правильно?
