старого подъезда.
– Где сумки с посудой? – поинтересовалась я, положив на заднее сидение ноутбук, кружки, тетрадки, сбережения и фотоаппарат. Собственно, все, что представляло для меня особую ценность.
– В надёжном месте… – сладенько заметил Феникс, трогаясь с места. – Драные полотенца, застиранные простыни, старая посуда, все в надежном месте…
Я пристегнулась, вдыхая незнакомый запах чужой машины. Мы выезжали со двора, а рядом, возле помойки, стояли три моих сумки, сиротливо прислонившись друг к другу.
– Эй! – возмутилась я, припадая к стеклу.
– Все, что нажито непосильным трудом… – усмехнулся Феникс, выруливая на дорогу и пропуская пешеходов. – Кроме варенья… Варенье в багажнике… Так, не вредничай. У меня есть посуда, есть постельное, есть даже кружка… Для тебя… Завтра у нас что? Суббота! Мы поедем и все купим. Начинать новую жизнь со старым хламом – неправильно. Помаши сумкам ручкой!
Светофор мигнул красным, и мы снова поехали по оживленной улице. Я задумчиво смотрела в окно.
– Рыжик, – чужая рука легла мне на колено. – Ты чего? Ры-ы-ыжик… Давай, выше нос…
– Угу, – вздохнула я, глядя, как потеет стекло от моего дыхания и мелькают улицы, вывески, витрины, машины и люди. – Стой!
Мои глаза округлились. Не может быть! На витрине магазина я увидела … мое платье!
– Платье! – взволнованно прошептала я, глядя на адрес улицы. Проспект Революции… Какое-то странное чувство воодушевления, какой-то знак, поданный свыше, случайное совпадение. – Тормози! Я его куплю! Пожалуйста! Без него не уеду!
Через пятнадцать минут я вынырнула из примерочной, сжала губы и спрятала руки за спину, чтобы тихо и робко спросить: «Ну как?».
– «Ну как?» нужно говорить кокетливо, – заметил Феникс, критически осматривая мою мечту. – В первый раз в первый класс…
– Тебе не нравится? – удивилась я, чувствуя, как все внутри опускается. Мне нравится, а ему нет? Так получается? Или оно мне не идет? А вдруг оно мне не идет?
– Восьмиклассница-а-а, – промурлыкал Феникс, снимая какую-то черную курточку с мехом. – Как тебе? Платье мы берем. С твоей курткой нужно что-то делать…
– А мне белая больше нравится, – заявила я, глядя на ценник и ужасаясь. Мои глаза устремились по витрине в поисках бюджетного варианта. – Хотя… Эм… Зеленая тоже ничего так… Отличная куртка! Теплая! Большая! И размер мой! И тут тоже мех есть! Я вообще за то, чтобы зверюшек не убивали ради воротников и капюшонов! Да! Поэтому предпочитаю искусственный мех!
Чебурашка на капюшоне отлично импонировал моему бюджету. Моя любовь к пушным братьям нашим меньшим просыпалась во мне каждый раз, когда я видела ценники на меховые изделия.
– Смотри, что я нашел! – обрадовался Феникс, вытаскивая красивую коричневую курточку с лисьим воротничком. – Меряй!
– Фень, у меня денег не хватит. Все равно на один сезон… – замялась я, глядя на ценник. «Да!» – согласились зоозащитники.
– Меряй! И ботиночки к ней найдите! – мне сунули куртку и отправили в примерочную. – У вас карточкой можно рассчитаться?
Простите меня, маленькие, пушистые зверюшки, мне действительно идет эта куртка… Простите…
***
Оставалось семьдесят километров, а я пыталась подавить внезапные приступы паники, потираясь лицом о лису.
– Все, завезу тебя в лес, – развлекался Феникс, положив руку мне на колени. – Свяжу… Изнасилую пару раз… И оставлю тебя умирать… Печальный и бесславный конец Рыжику. Потом вернусь и, возможно, еще разочек изнасилую… Ну чего ты? Что ты за кино себе крутишь? Выключай триллер, включай романтическую комедию. Сейчас мне будет очень стыдно за то, что не прибрался перед уходом… Ты кофе пить идешь? Я просто покурить хочу и перекусить… Жертву, перед тем как завезти в лес, обязательно нужно одеть и накормить!
Мы стояли и смотрели на какую-то лесополосу. К заправке подъезжали машины, а в стаканах остывал горячий кофе. Феникс уронил ключи, пытаясь открыть багажник, наклонился и замер, что-то разглядывая.
– Рыжик, иди сюда, – встревоженно позвал он. – У меня там что-то висит… Напрашивается слово «патрубок»… Блин, а что там может висеть? Шланг какой-то… Это не есть хорошо. Давай, на СТО заедем, пусть глянут.
Улыбаясь тремя золотыми, двумя своими и дырками, автослесарь подошел к нам и поднял за шкирку маленькое грязное чудовище кошачьей наружности. Котенок жался и пищал.
– Вот ваш патрубок. Забирайте, – заметил мастер, с ухмылкой демонстрируя «поломку». – Сколько килОметров вы его прокатили?
Я смотрела, словно заколдованная, на рыжего, чумазого котенка, вопящего во все горло, отчаянно и безнадежно.
– Сколько с нас? – спросил Феникс, глядя на «патрубок».
– Стольник дай, – усмехнулся автослесарь, пока я протягивала руку к маленькому рыжему комочку, который, мало того, что озяб, – еще и испугался до полусмерти. Мне хотелось его взять, хотелось прижать к себе, утешить, накормить. Я даже представила, как он мурчит у меня на руках. Но тут же меня что-то кольнуло. Я и сама буду жить на кошачьих правах, а тут еще …
– Рыжик, там твой старый свитер на заднем сидении лежит. Заворачивай Патрубка и садись с машину, – заметил Феникс, разглядывая котишку-путешественника. – Рыжик, ты чего плачешь? Рыжик? Ну, да, котик маленький, да, покатался… Да… Мы же его не на помойку выбрасывать везем? Он потом еще на нас покатается… Надеюсь, он когда-нибудь передаст нам за проезд любовью и лаской?
Я задремала. На коленях в гнездышке свитера уснул маленький рыжий котенок, тихонько мурча.
– Будем пока на котике тренироваться, – вздохнул Феникс, выворачивая руль. – Да, наглая рыжая морда?
– Эм? – сонно спросила я, пытаясь понять, куда мы приехали.
– Рыжик, я не тебе… Как мы его назовем, после того, как заглянем под хвост? – спросил Феникс, снова сворачивая.
– Патриций, Патрик, – задумчиво предложила я, понимая, что мы скоро будем для него плебеями.
– Предлагаю Патефон, Патрубок, Потняк, – усмехнулся Феникс, осторожно паркуясь в каком-то дворе. – Ну что, Рыжики, приехали.
Вот так все мечты: детские, взрослые и самые сокровенные стали почему-то резко сбываться. Но иногда перед глазами вставал разрушенный Кадингер, и я ловила себя на мысли, а был ли другой выход? Не знаю. Мы утопили этот город в крови, сожгли его дотла, истребили его. Странно, но в тот момент, когда я зябла от холода и страха, переживала за любимого, меня переполняла смертельная ненависть к этому проклятому месту. Я готова была разрушить его своими руками…
Зато сейчас, сидя с кружкой горячего чая, положив руку поверх руки любимого, чувствуя, как вокруг моих ног трется маленькое рыжее чудо, мурча, как вибровызов, я думаю, что это было слишком жестоко.
Легко рассуждать о жестокости на грани выживания, когда сидишь в тепле, когда тебя обнимает любимый, когда в духовке допекается пирог нашего совместного производства, когда лампа на кухне светит так уютно, а твои ноги греются в новых пушистых тапках. Очень легко и просто. Можно спокойно говорить о тьме и отчаянии, когда в окно светит яркое солнце, пронзая красивыми лучами узор ажурной занавески… Это похоже на обсуждение страшной книги за чашкой чая. Осуждая
