виноватым. Дина отмахнулась и сказала, что на нашем месте тоже бы подумала на себя. Главное, мы все пережили этот кошмар.
После собрания, когда все расходились, я столкнулась с мамой Севера. Ее взгляд скользнул по горлу моей водолазки. На шее все еще были синяки, поэтому я носила кофты с высоким воротом. Мама Севера взяла мое лицо в ладони, с тревогой заглянула мне в глаза и произнесла:
– Невинные создания… Что же мы натворили…
К нам подошел папа.
– Мы тогда все были ужасно юными, ужасно глупыми и ужасно злыми, – горько сказал он. – А теперь расплачиваемся за это.
Папа обнял меня и поцеловал в макушку. Мама Севера грустно улыбнулась. Они с моим папой как-то странно переглянулись, и перед глазами вдруг встала сцена из дневника: Птица в красной юбке и Кот, который несет до дома ее сумку… Мама Севера отошла, а папа крепче сжал меня в объятиях.
– Я так виноват, так виноват… Она могла убить тебя. Господи, прошло двадцать шесть лет… Я даже в мыслях допустить не мог, что мой поступок приведет к таким последствиям, к трем смертям… И она чуть не убила мою дочь. А все из-за того, что я в свои пятнадцать лет повел себя как урод.
– Ада психически нездорова, пап, – вздохнула я. – И никакие несправедливые вещи, произошедшие с ней в прошлом, не могут оправдать ее сейчас. Не вини себя.
Сколько я ни думала, так и не могла понять: кого вообще винить? Да, виновата была Ада, но она не стала бы чудовищем, если бы не безумные родители и не поступок Кота. Так значит… папа все же виноват? Эти мысли причиняли мне боль.
* * *
На следующий день город потрясли шокирующие новости: Валерию нашли мертвой. Труп обнаружили в реке, в том же месте, где почти 26 лет назад она инсценировала самоубийство. Так как в видео она говорила, что собирается уйти из жизни, официальной причиной смерти сразу и без лишних разбирательств утвердили самоубийство.
Дина в школу не пришла. После уроков Инна Григорьевна и несколько учеников, в том числе Женя, собрались навестить ее. Я присоединилась к ним. С Диной дома был папа. На ней не было лица, она выглядела погасшей и измотанной. Все пытались поддержать и успокоить Дину. Та объявила, что скоро переедет к отцу в Москву и будет учиться там. Мы все разместились в гостиной. Я помогала Дининому папе: расставляла чашки, разливала чай.
– Это я виновата во всем, – сказала Дина срывающимся голосом. Она даже не притронулась к своему чаю. – Я ведь давно видела, что с ней что-то не так. Подозревала, что ей нужна помощь, но боялась, что ее заберут в психушку. Я этого не хотела, не хотела остаться без нее… Поэтому молчала. Но я не думала, что все так выйдет. Простите меня.
Женя обнял Дину и стал уверять, что никто вовсе не считал ее виновной. И это было действительно так. Тем более она помогла нам. Каждый ли сможет пойти против матери, даже одержимой и сумасшедшей?
Назавтра наша параллель наконец-то вернулась в школу. И вроде пожар случился неделю назад, но создавалось ощущение, что прошла целая вечность. Все вокруг изменилось, да и мы все изменились. Будто постарели. В тот день я пришла задолго до начала занятий и не спеша скиталась по пустым коридорам. Как непривычно… Можно спокойно ходить одной. Актовый зал, точнее, то, что от него осталось, закрыли. Теперь вход на подвальный этаж был запрещен. Я направилась к доске памяти, которую разместили на первом этаже. Там стояли портреты погибших. Все приносили им цветы – так много, что они не умещались на столе. Многие букеты просто лежали на полу.
Я положила к другим цветам две белые розы, но у меня с собой было кое-что еще. Я поставила на стол рядом с портретом Светы ее любимый кексик с шоколадной крошкой и смахнула подступающие слезы. Я вспомнила, как мы поссорились… и в очередной раз подумала о том, как это было глупо.
Раздались гулкие шаги, ко мне подошел Север. Рядом с портретом Вани он положил конфету с ри сунком ослика Иа-Иа, а рядом с портретом Ромы – энергетический батончик. Руки Севера еще были забинтованы, открыты только пальцы.
– Рома их просто обожал, – с тоской по другу сказал Север.
– Он всегда ими делился, – печально улыбнулась я. – Мне больше всего нравился кокосовый с земляникой.
– А мне ореховый, – улыбнулся в ответ Север.
Трагедия невероятно сильно ударила по Северу. Лицо стало еще жестче и грубее. Скрытность, холодность, подозрительность – все эти качества усилились в сто раз. В его глазах бушевали ледяные волны вины и отчаяния. Мы не говорили с ним по душам с того самого вечера в торговом центре. После трагедии ни у кого из нас не было времени или желания нормально поговорить. И вот он первым подошел ко мне… Да, ему нужна была доска памяти, но он неспроста выбрал такой момент, когда возле нее стояла я.
Какое-то время мы молча разглядывали фотографии. Я пыталась представить, что мы стоим тут впятером: с Ромой, Светой и Ваней. Я провела рукой по Светиной и Роминой рамке, будто стирая невидимую пыль.
– Ты знаешь, они собирались пойти в театр, на мюзикл «Граф Монте-Кристо», сегодня, – сказала я бесцветным голосом. – Мне так странно, что вот они умерли, а ничего вокруг не меняется. И мюзикл этот все равно пройдет, и зал заполнится, а два места будут пустовать. И никто ведь не будет знать правду. Люди подумают, что места не выкупили или что у покупателей возникли какие-то неотложные дела. Зрители купят программки, в антракте выпьют шампанское. И никто не узнает, абсолютно никто, где эти двое, которые должны сидеть по центру в восьмом ряду.
Мой голос срывался. Меня душили рыдания, которые я уже с трудом сдерживала. Север обнял меня. Стал раскачивать меня в объятиях, будто баюкал. Для него это был нетипично теплый, мягкий жест. Он был напряжен. Не знаю, сколько должно пройти времени, чтобы он смог хотя бы на чуть-чуть расслабиться. Я уткнулась ему в плечо, вдыхая запах северного океана. Вот только… Не было больше запаха кожаной куртки. Мне было так уютно прижиматься к нему. Он был для меня каменной стеной. С ним я чувствовала себя в безопасности, как будто все тревоги, проблемы, все ужасы, с которыми мы столкнулись, оставались за пределами этой стены.
– Тш-ш-ш…
Он гладил меня по волосам.
– Все хорошо, Саш. Ты жива. – Он отстранился и взял мое лицо
