сыщик, и рассмотреть лицо этого человека не представлялось возможным. А вот по комплекции он действительно походил на того типа, который был заснят камерами в момент убийства Салманова. Сыщик пытался увеличить изображение, чтобы рассмотреть лицо мужчины, но ничего, кроме размытого блина с темными пятнами вместо глаз и рта, получить не удавалось. Гуров крутил видеозапись вперед и назад, пытаясь найти такую точку, на которой хоть немного были бы различимы черты лица. А когда дошел до того момента, когда человек, закончив молиться, встал с колен и спешно пошел по своим делам, вдруг замер – прыгающая походка мужчины, словно он был на пружинах, показалась ему очень знакомой. Не поверив своим глазам, Гуров еще несколько раз прокрутил этот отрезок видеозаписи, а потом воскликнул:
– Твою ж мать! Так разгадка у меня все время под носом была, а я два и два сложить не мог! Ведь тут же все очевидно, и к гадалке не ходи, – а потом достал из кармана телефон и вызвал Крячко. – Стас. Я знаю, кто убийца. Бросай все и дуй на Шаболовку к дому 37с4. Я тебя там буду ждать.
– ОМОН вызывать не будем? – уточнил Станислав.
– Нет, – ответил сыщик. – Сами возьмем.
После просмотра видеозаписи у Гурова словно глаза открылись. И совпадение фактов, которое он упорно искал все эти дни, сложилось из пазлов в целостную картину. Как и описывали психиатр с религиоведом, убийца был очень набожен, много молился и преклонялся перед православными святынями. А к тому же незадолго до начала серии убийств потерял близкого человека – жену. Как и предполагал Станислав, серийный маньяк был полицейским. Правда, в прошлом. И, как правильно вычислил сам Гуров, информация о жертвах серийника была связана с несколькими отделами полиции. А именно, с Дорогомиловским и Таганским, где Карающий ангел раньше работал и где у него осталось немало друзей, как и в Главке, и к которым убийца частенько заглядывал. И выдал он себя раньше – когда, как бы в виде помощи, сообщил сыщику о Снегиреве. А на деле попытался направить следствие по ложному пути. И Гуров не видел всех этих очевидных совпадений с одним человеком только потому, что его разум отказывался верить в то, что такой правильный, честный, отзывчивый и добропорядочный мужчина, прекрасный полицейский в прошлом – Яковлев – может оказаться серийным убийцей!
– Твою ж мать! – еще раз выругался Гуров, когда, прокрутив все эти выводы в очередной раз в своей голове, остановил машину на Шаболовке, во дворе дома 37с4, который располагался прямо напротив нужной ему многоэтажки на Хавской улице, дом три, где и проживал бывший полицейский, превратившийся в Карающего ангела.
Сыщик не мог сидеть в машине в ожидании приезда Крячко и выбрался наружу, подставив лицо свежему февральскому ветру, пахнувшему одновременно и зимой, и весной. Так и на душе у Гурова было двояко. Он и ругал себя, что из-за своей неугасающей веры в хороших людей, несмотря на ежедневные столкновения с плохими, не желал видеть очевидных фактов, и успокаивал одновременно, поскольку успел все же сложить из пазлов картинку и ничего непоправимого из-за его просчетов не случилось. А когда Станислав приехал, Гуров сразу же выложил ему все выводы, к которым недавно пришел.
– Допустим. Теория твоя выглядит очень стройной, и я уверен, что она верна. Однако мы имеем дело с бывшим полицейским, который к тому же прекрасно знает, что такое улики, – заявил Крячко после того, как друг закончил говорить. – Что мы предъявим этому Яковлеву? У нас же ни одной улики против него нет! Он же просто пошлет нас подальше, и весь разговор.
– Сразу – не пошлет, – отрезал Гуров. – А потом мы его заставим признаться.
– Ногти щипцами выдирать будем? – язвительно поинтересовался Станислав.
– Это не мой курятник щипцами работать. На месте разберемся! – резко ответил сыщик. – Пошли уже. Нечего тут торчать.
Гуров предполагал, что Яковлев должен быть сейчас дома. Во-первых, он пенсионер, причем неработающий. И шататься по Москве ему незачем. А во-вторых, он еще из прошлых лет помнил педантичность Ивана Степановича. Тот при любых обстоятельствах обедал всегда в одно и то же время, осаживая излишне любопытных поговоркой: «Война – войной, а обед – по расписанию!» Сейчас как раз был обед. И Гуров очень надеялся, что привычки Яковлева с годами не изменились. Если не считать вновь приобретенной – привычки убивать людей!
Сыщик оказался прав, и Яковлев был дома. Незваные гости нагрянули к нему как раз к тому моменту, когда пенсионер доедал второе блюдо – отварную картошку с сырым луком, макая их по очереди в блюдце с подсолнечным маслом. Когда Яковлев открыл дверь сыщикам, на его губах еще играла приветливая улыбка. Однако, посмотрев Гурову в глаза, бывший полицейский тут же сник.
– Значит, вы не в гости ко мне пришли, – проговорил он и, повернувшись спиной к сыщикам, пошел в гостиную, поманив их за собой. – Проходите, чего уж там.
– А я сразу подумал, когда узнал, что за расследование убийства Киреева вы взялись, что мне недолго скрываться осталось, – заявил Яковлев, когда все трое оказались в просторной комнате, минимально обставленной мебелью.
– Значит, ты в семи убийствах признаешься? – скорее констатировал, чем спросил Гуров.
– Не в семи. В восьми, – ответил пенсионер. – Мне же и жену пришлось убить. Надежды никакой на выздоровление не было. А этот проклятый рак ее заживо поедал. Боли такие были, что она кричала по несколько часов подряд. А потом меня просить начала, чтобы я ее мучения прекратил. Ей морфин прописали. Ну, мне и нетрудно было сделать передозировку. Я помог Любе моей уйти, а потом внутри меня что-то сломалось. Точнее, сломалась вся гниль, которая до этого меня точила, и кое-что родилось заново.
– Появилось чувство десницы Господней? Возомнил себя этаким Карающим ангелом? – жестко поинтересовался Гуров.
– Карающий ангел? А что, это красиво звучит! Хотя я и не имею права себя так называть, – ответил Яковлев. – Я лишь ассенизатор. Вычищал с лица земли грязных людей. Тех, кто только гадит в этом мире, не принося никакой пользы другим и лишь смертельно вредя и себе, и им.
– А как же Библия? Не суди и не судим будешь? – встрял в разговор Крячко.
– А я и не судил. Не имею на то права, – покачал головой пенсионер. – Я лишь приводил в исполнение тот приговор, который вынес им Господь.
Гуров, не отрываясь, смотрел на Яковлева и вдруг почувствовал безграничную жалость к этому человеку, которого надломили жизнь и служба в полиции, а окончательно сломала болезнь жены
