Книга Ледобой-3. Зов - Азамат Козаев

Отвада рот раскрыл, впрочем, ненадолго. Быстро взял себя в руки.

— Как? Как узнал? По глазам? Самому только вчера сказала!

— Платок есть?

— Есть, — князь полез в мошну на поясе, достал платок.

— Это тебе, — старик махнул головой. — Сопли утри. И помоги встать. Ох, не прошёл для меня мор бесследно. Если бы не Безрод, сидеть бы мне уже за столом Ратника.

Отвада помог ворожцу дойти до двери, поручил теремным довести старика до дому, и, оставшись наедине с самим собой, несколько мгновений таращился на платок у себя в руке. Потом громко рассмеялся, дробно топая по ступеням, сбежал во двор и мало не бегом умчался на конюшню, где в ожидании малая дружина уже копытом била.

* * *

— А Урача не будет? — обронил Косоворот будто между делом, проглядывая меч на выщербины и сколы.

— Нет. У старого и без того полно дел.

— Жаль.

— Жаль было конягу, что загнали волки к оврагу. Моровая справа всем досталась?

— Ага! Диковинная одёжа, — Лукомор не к месту разоржался. — Вроде верховки, только не верховка и клобук намертво пришит.

— Это чтобы особо умные в заразе не извозились, как в лошадином дерьме.

Дураковатый Лукомор сначала не понял, несколько мгновений таращился на Отваду, потом заозирался, ровно пёс, ловящий собственный хвост.

— Так наших ворожцов вообще никого не будет? — вполголоса спросил Косоворот и незаметно показал на заморскую диковину. — Чудить не начал бы. Присмотрел бы кто из стариков.

— Нет. Их у нас не дружина.

Отвада про себя усмехнулся. Выдохни, толстопузый. И попробуй только улыбнись довольно, рожу разобью тут же. Дай тебе волю, сволочь, прыгал бы от радости выше своего гнедого. Поманил к себе заморскую диковину, тот с почтительным поклоном подъехал. Правду сказал Прям, как насквозь проглядел. Глаза упрятаны глубоко, глядит будто из норок, зыркает так, ровно колет или царапает, нос тонкий, губы плотно сжаты, сами по себе узкие, еле видно. Борода короткая, странная: от висков уходит вниз и соединяется с усами, если их отпустить ниже губ, завести под подбородок и свести воедино, на подбородке сразу от нижней губы — клин, остриём смотрит вниз, а вокруг стрелки выбрито начисто. На шее диковинного ворожца синим пятнеет какой-то диковинный знак, то ли зверюшка, то ли вовсе что-то неведомое, на руках тем же синим — глаз на одной и ворон на другой. Одет непонятно, ну рубаха, ну порты, только поверх какие-то лоскуты нашиты, разноцветные, кое-где колокольцы подвязаны, едет — бренчит.

— Где тебя нашли, такого красивого? По-нашему-то говоришь? Как звать?

— Худо-бедно по-боянски говорю, князь. Боярин Косоворот знаком с моим последним нанимателем. Так он и узнал о вашем покорном слуге, которого звать просто Лесной Ворон.

— Какого роду-племени Ворон? Да что ты будешь делать, — Отвада размешал воздух вокруг себя. — Совсем озверели мухи!

— Самому интересно. Родили одни, не дали помереть с голоду другие, воспитали третьи. И кто я? Торжище Великое — город без преувеличения Великий. Каждому найдётся угол и кусок хлеба.

— А премудрость откуда?

— Учил меня великий и светлейший старец Белое Крыло, да будет нескончаема память о его великих деяниях, — Лесной Ворон замер на мгновение, а потом ловко прихлопнул надоедливого слепня. — Он говорил, что ещё отроком я проявил способности к ворожскому делу.

— И что намерен делать тут?

— Прибудем туда, где мор появился первый раз. Попробую установить откуда нагрянула зараза.

— По следу пойдёшь что ли?

— Точно так, мой князь!

— Да полно! Есть ли такие следы вообще!

— Люди рождаются разными, досточтимый правитель славного города Сторожище. То, что не по силам одному, под силу другому. Один высок, другой низок, этот тощ, ровно палка, а тот наоборот поперёк себя шире.

— Один стар, другой молод, — подсказал Отвада и усмехнулся.

— Совершенно верно, мой князь — один стар и немощен, второй молод и силён.

— Ты вот что… язычки бубенцами пока зажми. Едём всего ничего, а в ушах уже гудит. К вечеру вообще кидаться начнут. Боюсь, не доедешь, касатик. Порвут на куски по числу бубенцов.

Замерев на мгновение и поводив кругом глазами, Отвада резко махнул рукой, и слепень, сбитый прямо в полёте, шмякнулся прямо в грудь заморскому ворожцу и свалился на руку. Князь отъехал вперёд, а Лесной Ворон, оставшись в одиночестве, слегка нахмурился, прикусил верхнюю губу прямо с усом, и скосил глубоко посаженные глаза-царапки направо, туда, где ехал Косоворот, не упустивший цепким взглядом ни единого гнуса из тех, что вились вокруг Отвады и Лесного Ворона.

* * *

— Копать здесь! — оба водознатца, шёпотом перебросившись парой слов, как один показали место.

Отвада кивнул. Здесь, так здесь. Не в середку же заразы лезть и там хлебать из опоганенных колодцев. До селения, где моровая погибель в Боянщине обнаружилась в первый раз, ехать осталось всего ничего: свалишься в низину после холма, пройдёшь её до края, и вот она мёртвая земля. Как-то оно там будет, в месте, где уже никто не живёт? Глядишь отсюда, из безопасности и сам себя накручиваешь: мол, там и солнце не светит, а если и светит — тускло, блёкло, дуют там студёные ветры, всё живое и зелёное пожухло, а по дороге, то справа, то слева лишь скелеты валяются, большие и малые: оленьи, волчьи, заячьи, медвежьи.

— Готовься, Ворон, — вечером Отвада самолично предупредил заморскую диковину. — Завтра покажешь свои умения.

Наверное, не столько оттого, что ворожца вообще нужно было о чём-то предупреждать, а только для того, чтобы прервать гогот у костра. Вот честное слово, смотреть противно, князь на это дело косился и нет-нет да морщился. Рты раззявили, глаза выпучили, а со стороны и вовсе выглядит жутко: вот сидит гостенёк у огня, что-то рассказывает, наверное, и чудеса свои ворожачьи творит из тех, что помельче, а видится так, будто на каждый палец нить намотана и тянется она в разверстый рот глупого гончара, здоровенного усмаря, такого же бондаря и прочих, и там, под шкурой, за рёбрами, поди, вокруг души обмотана. А та живая да подвижная елозит, крутится, вертится и только больше запутывается. А заморский глядит в самую душу, пальцами посучивает, да к себе подтягивает. Не резко — медленно, чтобы глупец на заметил, а потом в один прекрасный счёт «рраз»: и нет её, вся в чужих руках, а ты даже рот закрыть не можешь и глаза отвести не получается. И даже то неверно: не получается — это когда стараешься, а не выходит, а тут даже не тянет. Таращишься и лупаешь зенками, ровно безумный.

— Прикажет в огонь попрыгать, сиганут без раздумий, — Гремляш, вставший во главе княжеского отряда, правил меч и недобро поглядывал на общий костёр, за которым сошлись и свои, и чужак.

— В том-то и дело, что сиганут, — Отвада присел рядом, сорвал травинку, сунул в зубы. — Даже не знаю, наши это люди, или уже нет. Плетьми разгонять, что ли?

— Разбегутся, конечно, но опереться на них уже не получится. Прогнутся в самый неподходящий момент. Припомнят.

— Вот и я о том, — князь тяжело вздохнул. — Последнее время всё так. Знаю ведь про того, про другого, что по самую шею в дерьме перемазались, а взять стервецов не получается — нет ничего, чистенькие, но при том запашок такой стоит, хоть нос зажимай. Сколько я заговоров раскрыл и пережил, уже и не помню, а тут вообще ничего! Сидят на жопе ровно, ни подмётного письма, ни лазутчика, ни слушка, ни-че-го. Прям тоже на месте не стоит, и всё равно пусто! Вот что такое? Как так?

— Ворожба, — убеждённо кивнул Гремляш, вскидывая меч к глазам и проглядывая на кострищный отсвет.

— Иногда думаю, что не человек вовсе за всем этим стоит. Кто-то повыше, да помогучее, только много ли таких ты знаешь?

— Знаю одного, — дружинный углядел ущербинку на мече, вернул правильный камень на клинок. — И ты, князь, его знаешь.

— Знаю, конечно, но этот вне подозрений.

— Кто вне подозрений?

Косоворот зашел со спины, присоседился у костра, протянул лапищи к огню.

— Есть тут один, — процедил Отвада.

Принесло же тебя змей подколодный.

— Безрод что ли?

— А хоть бы и Безрод. Возразить хочешь?