Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 128
они проезжали мимо меня, богатые, важные и надменные, а впереди выли сирены. И все же это был не город, и когда ярмарка закончится, в городе еще останется много таких, кто ее даже не видел. Там было на что посмотреть, но эти люди и без ярмарки не скучали в жизни.
И так обстояло дело с большинством таких, как мы, и с самим городом. Потому что этот город – не мэры, не миллионеры и не президенты, хотя я как-то проходил мимо президентского дома и видел, как он заходит в дверь. Этот город – мой дядя Элли и мой дядя Мэтью, мой друг Луис Джордан и моя сестра Нелли О’Мара, мальчишки из моей компании и парни, погибшие под землей. Это скромные, только что поженившиеся пары, покупающие кольца с орехами в булочной на углу, и охранники, разгуливающие по музеям, пухлые коротышки и чистюли; это воры во время утренних облав и порядочные люди вроде моего отца, которые живут и умирают незамеченными. Город – вот это все, и луна в конце улице, где не ожидаешь увидеть луну.
Я сказал: «Марта, похоже, я устал», – и она отвела меня домой. А на следующий день, когда мне так и не полегчало, позвонила моему внучатому племяннику Фрэнсису. Он был очень добр ко мне, и хотя некоторые боятся больниц, это не про меня. Комната хорошая, солнечная, вернее, палата, и сестры очень внимательны к старику. Я лежу на спине и вижу со своего места реку.
Так что раз уж так вышло, я рад, что так вышло. Разве не глупо было бы уехать куда-нибудь в Уайт-Плейнс и умереть там? Едва ли в чужих местах умирать будет легко – человеку, который повидал то же, что и я. Мне известно, что есть и другие большие города. Дневная сиделка родом из Лондона, и мы говорили о нем.
Я родился в Бруклине, но потом мы переехали в Ист-Сайд. Я помню хлеб, испеченный моей матерью, и Эмпайр-стейт-билдинг, когда он был еще новеньким. Вы вот не помните Шведа Нансена, хотя его рекорд попал в книгу, а я помню. Не помните Мартина О’Мара, а он часть города. Не помните «Логан» на Четырнадцатой улице, а это был прекрасный большой магазин.
Когда город сотрут с лица земли, сбрасывая бомбы с самолетов в небе, останется огромный призрак. Когда он исчезнет, пусть лучше нахлынет море и затопит его, ибо подобного ему больше никогда не будет в человеческой истории.
Очарование[51]
В молодости я читал много, а теперь книги меня только злят. Мэриан без конца носит из библиотеки, и случается, я беру и прочитываю несколько глав, – но рано или поздно натыкаешься на такое место, что с души воротит. Не в смысле похабщины – а просто глупость, где люди ведут себя так, как в жизни никогда не ведут. Правда, читает она все больше про любовь. А это, пожалуй, самые плохие книги.
И что я совсем не могу взять в толк – денежную сторону. Чтобы выпить, нужны деньги, чтобы с девушкой гулять, нужны деньги, – по крайней мере таков мой опыт. А в этих книгах люди будто изобрели особые деньги – их тратят только на вечеринки и путешествия. Остальное время по счетам платят, судя по всему, вампумом.
Конечно, в книгах часто встречаются и бедные люди. Но тогда уж до того бедные, что оторопь берет. И часто, когда дело уже совсем швах, вдруг откуда ни возьмись хорошенькое наследство, и новая жизнь открывается перед ними, как красивый тюльпан. Да… я получил наследство только раз в жизни и знаю, что я с ним сделал. Оно меня чуть не угробило.
В 1924 году умер в Вермонте дядя Баннард, и когда его состояние перевели в деньги, Лу и мне досталось по 1237 долларов 62 цента. Муж Лу вложил ее деньги в торговлю недвижимостью Большого Лос-Анджелеса – они живут на Западном побережье – и, кажется, поместил их удачно. Я же свои взял, уволился из фирмы «Розенберг и Дженингс», галантерея и механические игрушки, и переехал в Бруклин: писать роман.
Теперь, когда вспомнишь это, оторопь берет. Но в ту пору я был помешан на чтении и писательстве и сочинял кое-какую рекламу для фирмы, очень удачно. Тогда все наперебой кричали о «новых американских писателях» и дело казалось беспроигрышным. Я не попал на войну – когда она кончилась, мне было семнадцать – и в колледж не попал из-за смерти отца. В сущности, после школы я мало делал того, что было бы мне по душе, хотя галантерейное дело – дело не хуже других. Поэтому как только появилась возможность вырваться на волю, я вырвался.
Я решил, что на 1200 долларов легко проживу год, и сперва подумал о Франции. Но тут началось бы занудство – учить их язык, да еще дорога туда и обратно. Кроме того, я хотел находиться поблизости от большой библиотеки. Я задумал роман об Американской революции, ни больше, ни меньше. Я прочел «Генри Эсмонда» не знаю сколько раз и хотел написать книгу наподобие его.
Надо думать, Бруклин для меня выбрали мои новоанглийские предки. Да, конечно, они были пионерами – но, боже мой, до чего они ненавидели всякий риск, кроме крупного! И я такой же. Когда я иду на риск, мне необходим порядок в мыслях.
Я решил, что в Бруклине буду так же избавлен от общества, как где-нибудь в Пизе, только здесь гораздо удобнее. Я знал, какого размера должен быть роман – для нескольких книг я произвел подсчет, – и купил сколько надо бумаги, подержанную машинку, резинки и карандаши. На это ушли почти все наличные. Наследство я поклялся не трогать, пока не примусь за работу. Но в тот солнечный осенний день, когда я сел в метро и поехал за реку искать квартиру, я чувствовал себя великолепно – честное слово, так, будто отправился на поиски клада.
В Бруклин меня завели, может быть, и предки, но вот почему я попал к миссис Фордж – совсем уж нельзя понять. Старый Сражатель Саутгейт, тот, которого беспокоили ведьмы, вероятно, сказал бы о ее доме, что это демонская западня, нарядившаяся цветником. И, оглядываясь назад, не могу утверждать, что он ошибся бы.
Миссис Фордж открыла дверь сама – Сирины не было дома. Они давно говорили о том, чтобы дать объявление в газету, но так и не собрались; а повесить его на стену
Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 128
