и разъяренный выкрик:
– Я за это деньги платила?! Жулики, в суд на вас подам!!
Когда лимузин из-под навеса исчезает, в поселении воцаряется гробовая тишина. Ни собачьего лая не слышно, ни человеческой речи, лишь тяжелые, набухшие снегом облака ползут над нами так низко, что кажется: вот-вот заденут крыши. Последний, кто сбегает, не прощаясь, – Борисыч, утром только цепочку следов, идущую к воротам, обнаруживаем. Теперь снег никто не убирает, во дворе образуются естественные тропки от домов – к кухне и к мастерской. Мы еще ходим в мастерскую, из последних сил плетемся туда, где поседевший, уставший, полностью выжатый Ковач продолжает с нами работать.
Наши портреты близки к завершению, остались последние штрихи, но когда будет поставлена финальная точка – одному богу известно. Местный волшебник все чаще отвлекается от работы и, улетая мыслями куда-то далеко, говорит о тех, кто сбежал, утратив навсегда шанс сделаться настоящими людьми. Им бы немного терпения, и каждый превратился бы в человека с большой буквы, в представителя новой расы! Видели, как из безликого яйца возникает скульптурный портрет? Вот и из них, безликих, возникли бы гении, чьим способностям остальные завидовали бы. Те, кто их унижал, гнобил, насмешничал над ними, ползали бы в пыли у ног и просились сюда, чтобы хоть на йоту приблизиться к их совершенству. Увы, новая раса останется в проекте, горшечника толкнули под руку, а потом вовсе сбили с ног и начали топтать. Представьте: если бы того, кто в незапамятные времена ваял тела, мозги и души, толкали под руку?! Впрочем, так и было, оттого и результат плачевный…
Мы с Максимом молча пережидаем эти выплески, лишь изредка переглядываясь. Мой напарник наконец-то выбрался из ракушки, не идиот, понимает: силы волшебника на исходе. Бывает, на сеансах присутствует Ольга, бывает – Катя или Артем (вспомнила отчество – Валерьевич). Горстка Робинзонов, затерянных в бескрайнем зимнем поле и не знающих – существует ли мир за забором? Или он точно так же погрузился в зимний анабиоз?
Но однажды наступает момент, когда сил больше нет и кто-то должен подхватить выпавший флаг, чтобы завершить начатое. И этот кто-то находится, он (то есть она) без устали нас гримирует, делает каждому новые лица, одно за другим, с каждой попыткой приближаясь к единственному, настоящему лицу, а значит, и к настоящей душе, которую мы забыли. Или похоронили? Ольга работает с той же неистовостью, набралась от Ковача, и опять в холодной мастерской почему-то жарко: сидим в футболках, и хоть бы хны! «Ольга, откуда у тебя энергия?!» А в ответ: «Неважно, не отвлекайся, Майя; и ты, Максим, сосредоточься, ведь нужно сделать последний рывок! Любой ценой!» Мы падаем от усталости, перед глазами – разноцветные круги, но тут же подхлестывает окрик:
– Теперь – сами!
– Как сами?! Почему сами?! Мы не сможем!
– Сможете! Сядьте напротив друг друга! Возьмите в руки грим! А теперь раскрашивайте: ты – его, а ты – ее! Давайте, смелее!
И опять сумасшедший темп, только сейчас мы сами создаем свои забытые лица, когда по очереди, когда совместно. Наложить грим, тщательно прорисовать детали, и тут же – стереть. Еще попытка, затем еще! Новые обличья создаются с невероятной скоростью, мелькают, будто в калейдоскопе, и кажется: еще чуть-чуть, буквально один шажок, и найдется правильный вариант! А не находится! Вроде мы тоже сделались мастерами и виртуозами грима, но что-то ускользает, финальный портрет не получается, и потому – накатывает отчаяние. «Ольга, подскажи секрет!»
– Я не знаю, в чем секрет, – отвечают, – и никто не знает, даже Ковач. Наверное, нужно вынуть из себя душу и вложить в другого. Нужно кого-то полюбить всей душой, тогда, возможно, что-то получится…
Ее слова не сразу, но все же проникают в меня, присваиваются, делаясь понятными, как простая гамма. Как же раньше этого не понимала?! Ясно ведь, почему столько лет Катя носится со мной, растрачивая здоровье; и почему Артем Валерьевич мучается с Максом, а Ольга осталась на богом забытом «хуторе», чтобы опекать утратившего силу волшебника. Если бы она его не любила, ничего бы не было; и без наших родных ничего не было бы, все давно бы разбежались; а мы – здесь, даже пытаемся что-то делать!
Но это легко сказать: полюби другого. А если отвыкла? Если сама себя не любишь, подчас даже ненавидишь, – как вынуть частичку души и вложить в того, чье лицо искажено страданием и вибрирует под моими руками?! И ему нужно сделать то же; и, если мы не решимся, не изыщем нерастраченные силы, – нам конец!
На этом осознании неизбежного конца и проскальзываю на другую сторону реальности. Мой взгляд будто проходит сквозь стены мастерской, я вижу, как сверху сыплется белый пух, кружит в воздухе и оседает на землю, чтобы в скором времени накрыть нас многометровым белым саваном, считай, похоронить. И дуб засыпает снегом; и, хотя покрытое инеем дерево всегда красиво, сейчас оно – натуральный символ забвения, памятник тщетным надеждам. И вдруг в просветах толстенного слоя облаков – солнце! Сугробы тают, начинают звенеть ручейки, а может, это звенит мой смех (или смех Максима?), что удивляет – я очень давно не смеялась! Прежняя жизнь тоже тает, словно большая ледышка, которую согрели дыханием; и я сама – оттаиваю, видя в зеркале другую Майю. Знакома ли она мне? Где-то – да, а в чем-то абсолютно незнакома, мне еще предстоит узнать: какая она, Майя, торопливо стирающая грим. И Максим стирает, чтобы вглядеться в незнакомца, к которому надо теперь привыкать. Мы привыкнем, освоимся, пусть не скоро и не сразу, и залог этого – проникающее сквозь стены солнце…
В том, что свершилось что-то важное и необратимое, говорят взгляды Кати и Артема Валерьевича. Не помню, чтобы на меня смотрели с надеждой и даже скрытой (тщательно скрытой!) радостью. Глаза другого – это ведь тоже зеркала, где еще отразишься в своей подлинности, как не в них? Но радость неполная, рядом с ней – печаль, ведь наш волшебник Ковач – стал совсем другим!
Волшебник чем-то озабочен и однажды разводит костер под дубом, куда швыряет исписанные листки. Подбегает Ольга, выхватывает из огня полуобгоревшие записи, а ей говорят: брось, мол, все равно ничего не вышло! Уничтожь портреты: рисованные порви, а пластилиновые преврати в яйца – верни несостоявшихся Адамов с Евами в первозданный хаос, в мать сыру землю. Ольга указывает на нас с Максимом: дескать, ты не прав, вот твои результаты! А тот отмахивается, мол, это не результат, а полная ерунда! Однажды утром он и впрямь
