так и стояли, молча, пока не прошло несколько минут. Семь-восемь, не больше, обещанных двадцати не пролетело.
Глаз Кривой Крысы налился кровью, и он в исступлении упал на пол, держась посиневшей рукой за горло. Казалось бы, он хотел разорвать его напрочь, но мощи в ослабевших руках не хватало для этого. Конвульсии длились несколько секунд, после чего тело Кривой Крысы затихло. И более не подавало никаких признаков жизни.
Именно тогда всё и началось. Все, кто находился в зале, отлично поняли, что произошло. Раздался истошный стон, что-то разбилось об пол, и началась грандиозная паника. И стар и млад не могли найти себе покоя. Исключениями разве что являлись по-прежнему сухой Хигель и необычайно суровый Эсгрибур. Старый Волк стоял вдалеке от всех, но это не мешало ему трезво оценивать ситуацию.
– Я прошу вас успокоиться! – закричал он, но громкость его голоса поблекла в сравнении с толпой лордов.
Сухость Хигеля сменилась растерянностью. Он явно не знал, что делать, и куда деть самого себя. Лорды были спасены, но что делать дальше?
– Чьих рук это дело? – спросил Хигель у Солона.
– Вашего дяди, – с легким мандражом ответил ему тот. – Жаль, не успели вы его убить.
Хигель повернулся к Солону, и уже собирался было что-то ему сказать, но не успел.
Все шесть дверей, что были в зале, одновременно и с грохотом растворились и вторглись они. Похожие на людей, но имеющие в себе что-то дикарское, зверское. Что-то не людское. И их было много, и все вооружены каким-то необычным оружием.
Это означало конец. Это были не люди Акры или Королевы.
Глава 15. Мясорубка в Акре
I
Тишина покоилась несколько часов, и, возможно, уже наступил вечер. Гельфида не знала, сколько точно прошло времени – быть может, несколько секунд, а быть может, несколько суток. Счет времени потерял для неё смысл, как и потеряли смысл все мысли, и уже вскользь прокрадывалось скрытое безумие.
Геррер практически ничего не сказал за всё это время – Гельфида слышала только его непрекращающиеся тяжелые вздохи. Пожалуй, по ним можно было отмерять время, но Гельфида явно думала не об этом.
Она знала, что Герреру тяжелее, чем ей – в его теле торчал стальной нож, а ещё он был избит – не в пример ей. Она не могла пошевелиться, и это тоже было тяжело. Руки затекли, но она знала, что жива. По крайней мере, она знала, что кто-то позволяет ей жить. Жить ей и Герреру.
Ей хотелось ощутить боль Геррера так же, как и свою, но ничего не получилось. Может быть, она слегка погорячилась в том, что сказала Герреру некоторое время назад в пыльной камере? Нет, в таком сомневаться нельзя.
А затем раздался скрип двери и зажегся свет факела. Кто-то пришел по их душу. Кто-то, настроенный не очень дружелюбно.
– Просыпайтесь, ублюдки, – раздался хриплый нарачий голос.
Сзади послышались грузные шаги, и в помещение пробрались еще трое нараков, не менее отвратительных, чем первый.
– Плюнь себе в рожу, – едва ли не шепотом пробурчал Геррер, но нарак его услышал.
– Что ты сказал? – нарак приблизился и приложил ухо к Герреру.
– Не до тебя сейчас.
– А мне до тебя.
На этих словах нарак замахнулся, и у Гельфиды уже замерло сердце, но нарак всего лишь вытащил нож из туловища Геррера.
– Неплохая штучка, – нарак вожделенно осмотрел её. – Забрал бы себе, но она принадлежит лорду Гневу.
– Как и ты сам, – проговорил Геррер.
Из раны заструилась кровь – Гельфиде удалось это увидеть даже в тусклом свете факела. Но Геррер держался стойко – не издал и звука.
– Развязывайте их, – приказал нарак.
– Куда вы нас собираетесь вести? – осмелилась спросить Гельфида.
– Тебя, девчонка, никто не спрашивал, – прорычал нарак, пока остальные развязывали пленников.
– Гневу повезло, что его нет здесь, – сказал Геррер, когда его путы наконец-то развязали, – иначе я прихлопнул бы его прямо здесь.
– Взгляни на себя, – прохохотал нарак. – Ты настолько ослаб, что и себя-то нести не в силах. Девчонка, не хочешь понести своего дружка?
Гельфида ничего не ответила. Её безумно радовало то, что она наконец-то могла опустить руки и чего-нибудь почесать. Жаль только, что это всё мутнело на том фоне, что они всё ещё находятся в безвыходном положении.
И их снова куда-то повели. Гельфида ещё могла вполне спокойно себе идти, а вот Герреру было не так легко. Он кое-как волочился, и по сути его несли два нарака, в то время как он просто невпопад передвигал ноги.
На улице было немного посветлее, чем в темнице, но дело всё же двигалось к ночи. Гельфиду пугало то, что принесет эта самая злосчастная ночь. Скорее всего, смерть, но хотелось бы верить в лучшее.
– Длань святая, – на этом месте Гельфида уже не могла сдержать своих эмоций.
Площадь возле герцогского замка была охвачена огнем. Горело всё, раздавались дикие крики о помощи и чей-то дикий смех. И повсюду были они. Нараки, и теперь их было столько, сколько Гельфиде раньше видеть не доводилось. Даже в Академии Сёгмунда, даже в самых страшных своих снах.
Им никто не сопротивлялся – они просто делали всё, что хотели и всё, что могли. А вокруг стояли люди – их было ещё больше, чем нараков, и все они были сбиты в небольшие кучки, и окружала их суровая нарачья охрана.
Раздавался заунывный плач обычных женщин, прижимающих к себе своих детей, напуганные визги стариков, а так же передавались притупленные взгляды мужчин. Они знали, что это очень страшно, но насколько, понять ещё не могли.
А Гельфида знала. Вернее говоря, надеялась, что знала, а не только догадывалась.
А потом появился Гнев. Он был настолько устрашающим, что выделялся из толпы без какой-либо натуги. Его черный взгляд упивался и в Гельфиду, и в Геррера одновременно, и не было ничего страшнее это.
Теперь всё начнется.
– Акра! – воскликнул он, что было мочи.
Толпа утихла, но кое-где еще раздавался жалкий младенческий плач. Нараки не щадили даже младенцев, и именно это Гельфида считала за главный грех.
– Сотни лет, и даже не одно тысячелетие, вы не знали о нас, – с гордостью проговорил Гнев. – Вас заставили забыть о нас! О нас, о тех, кто населял вашу землю годы назад, кто правил ей и был ею любим. Вы лишили нас нашей обители, нашего дома, и всей надежды.
Он вскочил на помост, на котором обычно происходили представления бродячего цирка. Только вот теперь происходящее совсем не напоминало цирк. Или напоминало,
