Ага. Свободные брюки и жилетка, обсыпанные золотистыми блестками, ярко-желтая рубашка, на ногах – легкие туфли. Этакий конферансье на арене цирка.
– Ну, не хочешь говорить – не настаиваю, – я сухо кивнул и пошел по коридору к выходу из спортивного комплекса. Что-то в последнее время у нас отношения не ладятся. Светка стала какая- то раздражительная, когда разговаривает со мной. А вот Илана Рудакова, почувствовав настроение конкурентки, усилила свои чары на меня. И знаете, я не против. Она гораздо проще смотрит на многие вещи.
Наша гримерная и раздевалка находилась в другом здании, расположенном напротив. Нужно было пересечь небольшую замощенную плиткой площадь с аккуратными посадками вечнозеленых растений.
На площади оживление. Гуляет много народу, в основном – молодежь, подростки, дети. Смех, громкие разговоры о закончившемся турнире. Уже вечереет, и мягкий свет фонарей освещал кустарники и часть площадки.
– Куда прешь, клоун? – я втыкаюсь в какого-то длинного парня в легком светлом костюме. Он стоит передо мной, засунув руки в карманы. – По сторонам разучился смотреть?
– Мог бы и сам в сторону отойти, – недружелюбно произнес я. Кажется, этого персонажа я видел в свите Куракина. – Не барин, чай.
– Да ты…, - зашипел парень и попытался сгрести в кулак жилетку. Я уворачиваюсь и резко бью его по сгибу локтя. От неожиданно боли, пронзившей руку словно электрическим разрядом, противник скрючивается.
А вот место гад выбрал удачное. Я уже подходил к парадному подъезду, и попал в затемнение от правого крыла здания. Здесь почему-то фонарь не светил. Поздно соображаю, что надо бы бежать на свет, пока свитский корячится от боли.
Меня обхватывают рукой за шею, тяжелый кулак прилетает в живот, и пока я судорожно пытаюсь вдохнуть в себя воздух, кто-то тащит за угол.
Если не вырвусь, дело будет плохо. Даже не представляю, что со мной сделает Куракин. Это точно его люди. Не охрана – поганая свитская стая, готовая выслужиться перед барином. Парням по двадцать лет, а то и больше. Серьезно они против подростка ополчились. Что делать будут?
Вот уже показались густые кусты, за которыми со мной хотят разобраться. Я дергаюсь и со всей силы бью подошвой танцевальной туфли по стопе того, что справа. Тот вскрикнул и обрушил мощный удар по шее, отчего она враз онемела. Ничего себе! Ребята со мной не церемонятся!
– Эй, куда вы меня? – заорал я. – Что за дела?
– Заткни пасть придурку! – шипит еще один сопровождающий, и мой рот захлопывают широкой ладонью.
Меня протащили через кусты и короткой подсечкой свалили на землю. Только попытался встать – на мою спину поставили ногу.
– Не дергайся, танцор, – предупреждает красивый мужской голос. – Поднимите его.
Взлетаю в крепких руках вверх. В густеющих сумерках разглядел человека, который раздает приказы. Холеное лицо с тонкими губами, сомкнутыми в презрительной усмешке. Короткие волосы, чуть оттопыренные уши, на одном из которых висит сережка. Рубашка расстегнута на две пуговицы, с шеи свисает солидная золотая цепочка.
– Чего вам от меня надо? – гляжу в лицо Куракина. Узнать его нетрудно. Мы уже виделись на пляже Евпатории.
– Ничего, приблудыш, – пожал плечами Куракин. – Разок проучим, чтобы больше к Наталье Александровне не вздумал лезть. И руки держал бы подальше.
Ну, что я говорил? Ревность аристократа страшнее пьяной выходки мастерового с городской окраины. Тот хотя бы просто поколотит, а эти дворяне будут изощряться, чтобы утолить жажду своей обиды. Зря меня Тучкова не послушала. Я теперь серьезно рискую потерять здоровье.
– У меня не было дурных мыслей, сударь, – говорю я, глядя на Алексея. – Всего лишь танцы, и за Наталью Александровну вам не стоит волноваться.
– Я не потерплю, чтобы мою невесту лапали какие-то безродные ублюдки!
Ладонь Куракина влетает в мою щеку. Бац! Мотаю головой и пытаюсь вырваться, но меня крепко держат.
– Я дворянин, к твоему сведению, – выплюнув слюну с металлическим привкусом, отвечаю смело. – Пусть и сирота, но дворянин. Ты не имеешь права меня как дворового пса бить! Отпустили руки, уроды!
Небольшое замешательство, но Куракин так смотрит на своих свитских, что те еще крепче зажали меня с двух сторон. Рука аристо снова летит в мою сторону. Перстень рассекает мне губу. Больно до слез. В глазах хоровод искорок.
– Мне жаль твою невесту, – плевок в сторону Куракина. – Ты недостоин Натальи Александровны, если не понимаешь разницу между дружбой и обычным увлечением, которое ей нравится. Твоя ревность глупа и непонятна.
В живот прилетает кулак стоящего рядом с Алексеем парня с тонкими щеголеватыми усиками. Чувствую, что хватка с левой стороны ослабевает. Дергаюсь, выкручивая руку, но все тщетно. Против молодых мужиков я простая букашка. Они банально сильнее меня, пусть я даже натренирован. Еще два чувствительных удара по лицу – и я уже ничего не соображаю. Поплыл, что называется.
Куракин отходит в сторону, достает из кармана пачку сигарет, спокойно, не торопясь, достает одну, закуривает от зажигалки, преподнесенной ему одним из сопровождающих.
– Проучите его, – коротко бросает он, выпуская дым в мою строну.
Меня грубо уронили на землю. Понимаю, что сейчас будет очень плохо. Закрываю голову руками. И тут же на меня обрушивается град ударов. Меня пинают, но не со всей силы, а чуток вяловато, словно хотят проучить за дерзость; за то, что танцевал с аристократкой, «лапал» ее на виду зрителей. Для Куракина эти несовместимые с честью и достоинством действия хуже смерти. Говорю же – он паталогический урод. Плохо Наташе с ним будет.
Неожиданно правая рука взрывается болью. Я машинально выкручиваю ногу одного из нападавших, валю его на землю и начинаю со всей дури бить по лицу. Попадаю куда-то в мягкое, брызнувшее теплым, потом крики – и еще один серьезный удар в голову. Окончательно плыву.
– Эй, судари! – слышу на остатках сознания чей-то незнакомый голос. – Прекратите немедленно! Вы же до смерти забьете человека!
– Вали отсюда! – отвечают грубовато.
– Вынужден не согласиться, – меня поразил странный и дерзкий ответ, но я уже ничего не вижу и не слышу. Падаю в какой-то кисель, теряя сознание, но еще слышу возню, вскрики, тяжелые удары. Кажется, драка идет серьезная.
– Мы с тобой еще встретимся! – злой, надрывный голос Куракина окончательно бросает меня в беспамятство, откуда выныриваю с помощью сильных рук.
Отблеск далеко стоящего на аллее фонаря скудно освещает лицо молодого парня, чуть ли не моего ровесника. На его скуле наливается приличный синяк, верхняя губа кровоточит. Он склонился надо мной и пытается что-то сделать.
– Ничего не понимаю, – бурчит он. – Почему не срабатывает медицинская техника? Ты живой, брат?
– У меня нет братьев, – в ответ шепчу я. Рука болит сильно, затылок ломит.
