Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 112
Секрет энтертайнера в том, чтобы весело рассказать о чем-то страшном. Вот, к примеру, забавная история о неизлечимой болезни. Веселые известия о подготовке к концу света, о мировых катаклизмах. Голосование за лучшего тирана в истории – смех, да и только.
Все эти рассказы о грядущих несчастьях – опережающие психодрамы. Психодрама обычная подразумевает следующее: если с вами произошло несчастье, надо почаще рассказывать о нем, снова и снова проигрывать его в кругу людей – и постепенно оно отделится от вас и превратится в пьесу, в рассказ, в литературу. Вы перестанете переживать происшедшее. Массмедиа пошли дальше. А что, если заняться психодрамой будущего? Рассказать о еще не произошедших, но неизбежных несчастьях человечества?
Такова задача энтертайнера-ученого, которого нельзя путать ни с массовиком-затейником, ни с популяризатором научных знаний.
Таким энтертайнером и выступает Слотердайк. В своей книге он говорит о вещах страшных. О том, что человечество ожидает жизнь в гигантских пузырях, где будет поддерживаться приемлемый состав воздуха, воды и всего прочего, что необходимо для жизни. Это будут космические станции с искусственным жизнеобеспечением – но они будут не в космосе, а на Земле, которая для жизни будет уже непригодна – как сегодня космос. На станции городской электрички «Площадь Савиньи» в Берлине художественно написано: «Мы – накожная болезнь Земли». Слотердайк даже не останавливается на этой констатации, он не говорит о ней, принимая за данность, за самоочевидность, – он просто рассуждает, что делать дальше в связи с этой реальностью, какие конкретные вопросы придется решать – например, какова будет архитектура земных космических станций.
Подведем итог.
Когда все вокруг говорят, что мы достигли конца истории и вершины прогресса, Петер Слотердайк утверждает, что в нынешний цивилизованный мир пришла чума – просто она выглядит иначе, чем в Средние века. Это чума культурная. После нее мертвый человек продолжает ходить, осуществлять физиологическую жизнедеятельность и бурно теоретизировать в средствах массовой информации или на университетской кафедре. Но хороший диагност уже констатировал массовую гибель – а великий Майкл Джексон даже станцевал ее.
Вот оно, описание великой духовной чумы современного Запада у Слотердайка: «…Я делал это с таким ощущением, что закладываю промежуточный архив, в котором будут храниться ценные данные во времена десятилетий забвения, которые мы переживаем сейчас и конца которым не видно. Если вспомнить, что мы в 1960-е и 1970-е годы считали делом ближайшего будущего, чего, как мы полагали, вот-вот достигнем, если припомнить, какие открытия и прорывы предвещали тогда, то от сегодняшних отношений просто утрачиваешь дар речи: это – уникальное отупление и оглушение, наподобие наркоза, неомещанство в социальной сфере, неосхоластика в теоретической сфере, наступление идиотизма в сфере массмедиа, злой рессентимент у старшего поколения, ставшее злым честолюбие у многих представителей молодежи; это время, лишенное духовности. Из тех немногих, кто хранит огонь, большинство сидит по своим туннелям в изоляции друг от друга. Самое меньшее, что позволительно сказать, – время ныне неблагоприятно для крупных обобщений и подведения великих итогов. Собственно, моя книга – это не соответствующая циклу инвестиция в интеллект современных и последующих читателей, которые заинтересуются тем, что знали до них»[304].
Может быть, потомки заинтересуются когда-нибудь, прочитают и оценят. Но никак не нынешнее поколение, зараженное духовной чумой. Среди него не хочется жить – потому что такая жизнь не радует.
Альбер Камю после окончания Второй мировой войны заметил: «Тайна Европы в том, что она больше не любит жизнь». Это суждение участники диалогов, опубликованных в книге «Солнце и смерть», цитируют и обсуждают, приходя к выводу, что дальше так существовать не годится.
Есть два важных уточнения, которые давным-давно пора сделать, чтобы поправить картину западной философии последних веков, сложившуюся в России.
Первое. Когда Ф. Ницше говорит о философии, он говорит не о «веселой науке», а о «жизнерадостной науке». Это – жизнеутверждающая наука, а вовсе не развлекательная. Она сродни бодрым советским песням: «Ну-ка, солнце, ярче брызни, золотыми лучами обжигай. / Эй, товарищ, больше жизни, поспевай, не задерживай, давай. / Чтобы тело и душа были молоды… / Физкульт – ура, ура, ура, будь готов, когда настанет час бить врагов…» Самая что ни на есть серьезная ницшеанская песня: она бодрит, но отнюдь не веселит.
Второе. Говорить о философии как о жизнерадостной науке начал вовсе не Ф. Ницше, а М. Монтень. Под следующими его словами с удовольствием подписался бы не только Ницше, но и Слотердайк: «Странное дело, но в наш век философия, даже для людей мыслящих, всего лишь пустое слово, которое, в сущности, ничего не означает; она не находит себе применения и не имеет никакой ценности ни в чьих-либо глазах, ни на деле. Полагаю, что причина этого – бесконечные словопрения, в которых она погрязла»[305].
Эти слова, которые звучат удивительно актуально – особенно в современной России, – Монтень сказал еще в XVI веке. Что не может не наполнять нашу душу надеждой. Кому-то может сегодня казаться, что для философии наступили последние времена, что она окончательно побеждена позитивизмом, что она никогда еще не казалась такой бесполезной. Однако подобные времена на протяжении двадцати шести веков ее существования уже бывали. И после XVI века, о котором вел речь Монтень, она снова расцвела пышным цветом.
Расцвет этот Монтень предвидел, но связывал его с непременным условием – философия должна превратиться в науку жизнерадостную: «Глубоко ошибаются те, кто изображает ее недоступной для детей, с нахмуренным челом, с большими косматыми бровями, внушающей страх. Кто напялил на нее эту обманчивую маску, такую тусклую и отвратительную? На деле же не сыскать ничего другого столь милого, бодрого, радостного, чуть было не сказал – шаловливого. Философия призывает только к празднествам и веселью. Если пред вами нечто печальное и унылое – значит, философии тут нет и в помине… Но так как тем мнимым философам, о которых я говорю, не удалось познакомиться с этой высшею добродетелью, прекрасной, торжествующей, любвеобильной, кроткой, но вместе с тем и мужественной, питающей непримиримую ненависть к злобе, неудовольствию, страху и гнету, имеющей своим путеводителем природу, а спутниками – счастье и наслаждение, то, по своей слабости, они придумали этот глупый и ни на что не похожий образ: унылую, сварливую, привередливую, угрожающую, злобную добродетель, и водрузили ее на уединенной скале, среди терниев, превратив ее в пугало, устрашающее род человеческий» [306].
Слотердайк – непосредственный продолжатель Монтеня и Ницше. Несмотря на окружающую его духовную чуму, он верит в то, что к победе над ней человечество приведет жизнерадостная философия.
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 112
