Масалитинов проснулся поздно, расстроенный и видимо больной; известие, что тело Милы нашли на лестнице террасы произвело на него тягостное впечатление. Он тоже объявил, что не останется ни за что в Горках и ночь проведет в церковном доме до похорон, назначенных через день, а затем поместится где-нибудь в окрестностях, пока не приведет в порядок необходимые дела.
Днем Георгий Львович верхом отправился в замок Бельского, чтобы сообщить Наде о происшедшем, а графиня поручила ему передать Масалитинову и г-же Морель предложение поселиться у нее до тех пор, пока они не определят свое будущее местопребывание. Но вечером, за первой панихидой, у г-жи Морель был такой приступ отчаяния, что стали опасаться за ее рассудок и решили немедленно перевезти ее к Наде, пригласив врача.
Погребение Милы и ребенка ознаменовалось неприятным случаем. Одна из свечей упала из подсвечника и воспламенила платье покойницы; с трудом потушили небольшой пожар и переодели тело.
Прямо с кладбища Масалитинов отправился в замок Бельского. Надя приняла его дружески и с опасением заметила, что у него очень дурной вид. Она сообщила ему о болезни г-жи Морель, которую доктор велел уложить в постель. Та бредила, и ей представлялись то Мила, то Красинский, от которых она отбивалась и кричала. Из города уже выписали сестру милосердия. Доктор был еще в замке и собирался уехать только вечером. Но во время обеда Михаил Дмитриевич неожиданно упал в обморок и, осмотрев его, врач заявил, что начинается, по-видимому, в тяжелой форме нервная горячка. Действительно, болезнь усиливалась с невероятной быстротой, и три недели жизнь Масалитинова буквально была на волоске.
Обессилев от хлопот вокруг двух боровшихся со смертью больных, Надя телеграфировала матери, умоляя приехать помочь ей, а также и ради соблюдения приличия. Зоя Иосифовна не замедлила приехать и, с присущей ей добротой, ухаживала за обоими больными, не питая против них злобы за прошедшее.
Однако относительно г-жи Морель все заботы оказались напрасными и апоплексический удар унес ее в могилу. Ровно через три недели после смерти Милы она соединилась в ином мире с той, кого любила, как родную дочь.
Что касается Масалитинова, то его молодой и сильный организм победил болезнь, но доктор сказал, что выздоровление пойдет медленно.
Как только Михаил Дмитриевич оказался вне опасности, Надя уехала в Киев, где надо было свести денежные счеты с наследником графа Адама, – бедным пехотным офицером, служившим на границе и принадлежавшим к младшей, боковой ветви графов Бельских.
Прошло месяца четыре, и все это время Надя с Масалитиновым были заняты приведением в порядок своих дел. Граф Адам, вполне уверенный, что переживет молодую жену, прекрасно выставил себя, назначив Наде миллион рублей. Такое великодушие ничего не стоило ему, так как он не сомневался в словах Фаркача, что жена не протянет более трех лет, а свой «великодушный» дар он получит таким образом обратно.
Но судьба решила иначе; а наследник Бельского, славный, скромный юноша, совершенно подавленный и ослепленный неожиданно выпавшим ему громадным наследством, и не подумал оспаривать у молодой вдовы троюродного брата того, что ей дал муж. Итак, все устроилось миролюбиво, и новый граф Бельский сделался частым гостем в доме Зои Иосифовны.
Как только состояние здоровья позволило, Михаил Дмитриевич поспешил уехать в Киев, потому что даже самая близость Горок была ему невыносима. По завещанию Милы, муж являлся ее единственным наследником, но он ни за что не хотел поселяться в доме, где проживал с Милой, и очень выгодно продал его еврею банкиру, женившему сына. Михаил Дмитриевич чувствовал себя счастливым, а душа его, как и тело, мало-помалу возрождались. Он вышел в отставку, так как физические и нравственные потрясения совершенно расстроили его организм, и ему предписан был продолжительный отдых. Он был обручен с Надей, но это оставалось в тайне до конца официального траура обоих. Теперь он иначе смотрел на свое счастье, и в душе его произошел полный переворот. Он не был уже прежним, самонадеянным «скептиком», потому что видел и ощущал «невидимое», а страшные силы иного мира едва не убили его. Он сделался верующим, с умилением благодаря Бога за свое спасение и за дарованное ему новое счастье. Врачи определили, что для окончательного выздоровления Михаил Дмитриевич должен проводить зимние месяцы на юге, и решено было поселиться в окрестностях Генуи, куда отвезут его адмирал и Георгий Львович, отправлявшиеся затем снова в Индию.
Иван Андреевич и его молодой спутник не покидали своих друзей и деятельно помогали Наде с женихом разбираться в делах. В особенности Масалитинов, по слабости и болезненному состоянию, нуждался в поддержке и помощи в хлопотах по наследству жены. Теперь молодой человек страстно хотел отделаться от Горок до своего отъезда за границу, а Иван Андреевич обещал ему, когда представится случай, показать покупщику имение и сделать запродажную. Одно воспоминание о Горках приводило Михаила Дмитриевича в дрожь, и он с лихорадочным нетерпением ожидал минуты, когда перестанет быть собственником этого проклятого места.
А он еще не знал, что зловещие явления не прекращались. Адмирал скрыл от него письмо отца Тимона, сообщавшего, что не только разбежались все оставшиеся в Горках слуги, но даже крестьяне волнуются, настаивая, чтобы вырыли с кладбища тело Милы и закопали «ведьму» где-нибудь в другом месте. Дело в том, что многие лица и даже сам священник ясно видели Милу, как живую; она сидела на своей могиле, плакала и ломала руки. Иной раз она носилась по всему кладбищу, преследуемая убитым ею мальчиком, а затем оба исчезали в каком-то пылавшем костре. Словом, случаи появления призрака были многочисленны и разнообразны; в господском доме, например, видели Милу в сопровождении черного рогатого человека, а в бывшей детской слышались по ночам крики, стоны и шум борьбы.
Ввиду всех этих историй, понятно, как счастлив был адмирал, когда однажды утром доложили Масалитинову о прибытии господина, желавшего купить Горки. На визитной карточке стояло имя Оскар ван дер Хольм.[11]
Когда Михаил Дмитриевич вошел с адмиралом в кабинет, куда провели покупщика, и тот раскланялся с ними, Иван Андреевич вздрогнул и пристально взглянул на того.
Это был человек около сорока лет, худой и хорошо сложенный, с красивым и правильным, но бледно-восковым лицом; в бесцветных губах и больших темных глазах было странное и неопределенное выражение. Переговоры окончились невероятно быстро. Господин ван дер Хольм заявил, что знает имение, так как много лет тому назад был в нем у бывшего владельца Изотова, которого хорошо знал по Италии. Он не торговался и сказал, что уплатит наличными деньгами условленную сумму при подписании контракта.
Масалитинов был в восторге, но тем не менее считал своей обязанностью сказать, что Горки пользуются дурной славой и считаются «нечистым» местом ван дер Хольм рассмеялся и заметил, что знает об этом; но, будучи убежденным скептиком, смеется над такой нелепостью и, конечно, страх «привидений» не остановит его от покупки поместья, которое ему чрезвычайно нравится.
