Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 146
И опять я задавал себе вопросы, на которые не мог ответить. Когда подошел к своему дому, к этим вопросам неожиданно добавился еще один, который буквально поразил меня. Ни Темину, ни его матери я не сказал своего адреса. Как же Темин узнал его? Ведь ближайшее справочное бюро было в центре города, возле Знаменских ворот, а Темин возвращался в город с противоположной стороны. Следовательно, он навел справки, где я живу, еще до того, как узнал, что Нина Сергеевна отдала мне фотографию его отца. Что же вынудило Темина всерьез заинтересоваться моей персоной? Что могло произойти за этот короткий срок? – спрашивал я себя, мысленно опять возвращаясь к нашей беседе с Теминым в его квартире. И снова я не находил ни малейшей зацепки, которая помогла бы мне добраться до истины. Конечно, нельзя сказать, что он встретил меня радушно, но потом, когда я объяснил ему причину моего позднего визита, он оттаял, а на прощание попытался даже улыбнуться. И вдруг такая резкая перемена отношения ко мне! Создавалось впечатление, что по какой-то непонятной причине он вдруг испугался, как бы подлинная история Теминского золота не вышла наружу. Значит, было в этой истории какое-то обстоятельство, которого я не знал, но которое стало известно Темину.
В тот же вечер я позвонил в Москву, чтобы доложить Марку, как выполнил его поручение. Однако Марка на месте не оказалось, вместо него мне ответил лейтенант Смолкин. От него я узнал, что Марк в командировке и будет через три дня. Когда я сообщил лейтенанту, что нашел Теминых, он спросил, получил ли я от них какие-нибудь интересные сведения, связанные с историей Теминского золота.
– Сведений много, но не знаю, можно ли говорить об этом по телефону, – засомневался я.
– Понятно, можете не продолжать. Давайте дождемся возвращения Марка Викторовича. Ведь он по этому же самому делу уехал в Листвянск, – многозначительно произнес Смолкин, прежде чем попрощаться со мной.
Последние его слова удивили меня. Я вспомнил, с какой недоверчивостью воспринял Марк рассказ Смолкина о загадке Теминского золота. Значит, сделал я вывод, у него появились какие-то новые подозрения, которые и заставили его вплотную заняться этой историей.
Что ж, тем лучше. Данное мне поручение я выполнил и теперь мог спокойно вернуться к расследованию преступления в Александровой слободе.
Глава четвертая. Факты и домыслы
В субботу, за полчаса до назначенного времени, я был в уютном домике Пташникова, каким-то чудом уцелевшем среди девятиэтажных коробок, с восхищением разглядывал богатую библиотеку краеведа. На столе у окна сипел электрический самовар.
Ровно в назначенный час пришел Окладин. В прихожей что-то начал говорить о погоде, которая меняется семь раз на день, но, войдя в комнату, сразу замолчал и тоже бросился к книжным шкафам.
Я незаметно наблюдал за ним – сдержанного, невозмутимого историка здесь, в холостяцкой квартире краеведа, где властвовали книги, было не узнать.
– Как я вам завидую, Иван Алексеевич! – возбужденно повторял он, перелистывая какую-то неказистую тоненькую книжицу и сразу же хватаясь за другую. – Здесь такие сокровища, такие сокровища… – И рассудительный Окладин не нашел слов, чтобы выразить свое восхищение.
Потом мы пили крепко заваренный чай с твердыми как камень конфетами. Окладин расспрашивал, какие редкости имеются в библиотеке, Пташников не без гордости перечислял их.
Я понял, что эта беседа может продолжаться бесконечно, и, воспользовавшись паузой, напомнил, с какой целью мы собрались.
– Может, еще раз подогреть самовар? – потирая руки, спросил Пташников, при этом вид у него был по-особому задиристый.
Вероятно, подумал я, он не терял времени и к сегодняшнему разговору нашел новые аргументы в пользу своей версии о причинах убийства царевича Ивана.
Эту перемену заметил и Окладин. Его лицо приняло строгое и недоверчивое выражение, с каким он, вероятно, принимал экзамены у не очень добросовестных и прилежных студентов, вдруг начинавших отвечать на билет без запинки.
– Нет уж, хватит чаевничать, перейдем к делу, – сухо сказал он и добавил: – А если честно признаться, то с большим удовольствием и пользой для себя я поговорил бы о вашей, реально существующей библиотеке, чем о вымышленном заговоре, в котором, как вы утверждаете, участвовал царевич.
– Почему о вымышленном? – сразу нахохлился краевед. – У вас есть конкретные доказательства, что заговора не было? Тогда назовите их.
– Мне будет легче опровергнуть ваши доказательства – доказательства в пользу существования этого заговора, – ответил историк, всем своим видом показывая, что его не переубедить.
Я поудобнее уселся в кресле, с интересом посматривая на историка и краеведа, как бы заранее стараясь угадать, чьи доводы в этом споре окажутся убедительнее.
– Вспомните, как убийство царевича Ивана расценил народ, – энергично начал Пташников. – В песне он приписал это злодейство Малюте Скуратову, который нашептывает царю на сына: «Ах ты гой еси, царь Иван Васильевич, не вывести тебе изменушку до веку, сидит супротивник супротив тебя, он ест и пьет с одного блюда, цветное платье носит с одного плеча». И тут «царь догадается, на царевича злобно осержается…»
Краевед прочитал эти строки нараспев, будто прислушиваясь к каждому слову, и, сменив тон, с вызовом в голосе сказал Окладину:
– В зависимости от конъюнктуры историки писали Грозного то одними красками, то другими, а народ относился к нему по-своему: поддерживал его, когда он выводил боярскую измену, и осуждал, если текла невинная кровь. Думаю, это самая верная, самая объективная оценка личности Грозного.
– Смерть царевича Ивана так поразила народное воображение, что подобных песен, легенд и сказаний появилось огромное множество, – бесстрастно произнес Окладин.
– Как говорится: у народа тысяча глаз и столько же ушей. Почему не принять во внимание то, что сохранила народная память?
– Потому что к подобным сообщениям надо относиться весьма осторожно. О чем говорить, если в одной из песен Грозный вместо Ивана убивает Федора, в другой царевича Ивана подменяют холопом, которого и убивает царь. Не станете же вы утверждать, что эти фантастические домыслы тоже имеют под собой какие-то реальные основания?
– Об убийстве царевича сохранились и письменные свидетельства – вспомните хотя бы сообщения Павла Одерборна и Джерома Горсея, которых так точно процитировал наш чернобородый попутчик. Они оба считали, что убийство не было случайным, хотя и называли разные причины…
Здесь я опять вынужден вернуться к разговору в электричке Москва-Александров, где у нас впервые зашла речь об убийстве царевича Ивана. Доказывая свою версию, что смерть царевича явилась результатом умышленного преступления, Отто Бэр привел слова ливонского пастора Павла Одерборна: «Долго москвитяне терпели малодушное бездействие Иоанна в войне ливонской, наконец собрались во Владимире и прямо заявили царю, требуя старшего сына в предводители».
Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 146
