— Какие мы нежные, — проворчал, зло глазами блеснув. — Как хрянью заниматься ничего, а как за поступки свои отвечать так барышня кисейная!
Стася зубы сцепила, чтобы не застонать и все же скрипнула, не сдержалась — плечо, будто огнем залили, а потушить забыли. Перед глазами круги радужные поплыли.
Чиж вовсе руки отдернул, заподозрив, что девчонка не в себе. Та постояла, качаясь и, поползла по стене вниз, на силу подхватить успел. Куртка спала с плеч, оголяя пластырь через все плечо и часть грудины.
— Твою… Ты бы хоть сказала… Ты это, ну… Эй? — легонько потряс ее, положив ладонь на щеку. Жалко девочку. И вроде убил бы еще минуту назад, а сейчас идиотом и грубияном себя чувствует. Так кто же знал, что она ранена?!
— Т-с, — палец выставила, еще слабо соображая, где она, кто рядом. — Ваших родителей птиц… Откуда же столько галантности?
— Чего?! — бредит что ли?
Стася спиной и затылком к стене прислонилась, ноги вытянув: быстрей бы голова кружиться перестала, и усмехнулась, губы облизав:
— Вы всегда женщин на абордаж берете, доблестный воин? Не пытались менее экстремальным способом общаться?
Николай обиделся, только не понял — на себя или на нее. Уставился на женщину хмуро, сел рядом с ней у стены, чтобы если плохо опять посетительнице станет, успеть словить ее.
— Что помощь-то не оказали? — проворчал.
— Угу. Оказали. Еле вырвалась.
— А оно надо? Медиков не жалуешь?
Стася насмешливо посмотрела на него и подала здоровую руку:
— Лейтенант Русанова Станислава Дмитриевна. Можно просто Стася.
Мужчина подумал, челюстями подвигал и пожал руку почти нежно, удивляясь, что больше ни злости, ни ненависти к женщине не испытывает, наоборот, робость какую-то:
— Чиж. Остальное знаешь, — буркнул.
— Знаю.
— А я — нет. Ты кто? Я — где?
— Я лейтенант. Зеленый патруль, семерка Федоровича. Капитана Федоровича. Правда, — вздохнула. — Шестеркой стали. А сейчас и вовсе… — и зажмурилась: бабье полезло. В слабости и болезни ей всегда погибшие вспоминались или проваленные задания, и больно, обидно, жалко до слез становилось.
— Чего «вовсе»?
Стася опять вздохнула, посмотрела на мужчину: надолго ли к ним восьмерка? Приживется ли? Поймет?
— Четверо осталось. К нам пойдешь?
— К вам — куда? Что за патруль? Почему зеленый? Хотя цвет лица у тебя как раз.
— Наша работа тебе знакома. Мы обеспечиваем «зеленку» другим группам, чистую, открытую дорогу, домой возвращаем, вытаскиваем и прикрываем, если надо, помогаем трассерам…
— Стоп! Вы кто вообще? Инопланетяне? — и сморщился, сам не веря в то, что говорит. Стася фыркнула, засмеялась тихо.
— Не смеши меня, товарищ боец! Люди мы обычные, как ты и твои товарищи, мама, папа, друзья. И не роботы, как видишь, — на плечо свое перетянутое покосилась.
— Тогда где я?
— Научно-исследовательский центр Геофизики Времени и Пространства под военно-юридическим патронатом. Знак бесконечности на кокардах видел? Академия Хронологии и Континуума.
— Это где? — вовсе запутался.
— Объединенная Федерация стран, планета Земля. Сибирь, три тысячи восемьсот двадцать второй год, двенадцатое июля… а может тринадцатое, у меня числа с докторами спутались, — на часы наручные глянула. — Нет, в норме — двенадцатое.
Чиж замер с открытым ртом. Что-то спросить надо, — понимал, но сознание кульбит сделало и все вопросы начисто вымело.
— Не веришь? Понять еще не можешь и принять, — поняла Стася. Потерла шею — душно что-то, дурнота и боль никак не отпускают. И надо было восьмерке ее об стену плечом грохнуть? Теперь хоть обратно в лазарет на милость Рыгова сдаваться. — Странно, правда? — глаза прикрыла — плыло перед ними, мелкими искрами вспыхивало. — Я когда тебя переправляла, подумала еще, не в нашу ли группу тебя направят? Арбат погиб за три дня до того. Глупо. Трассеры выбраться не могли. Они трассы прокладывают, та еще работка, первопроходцы. Как правило, они и застревают во времени… Вытащили, «зеленка» уже была, а тут змея со спины на Арбата кинулась, в шею впилась. Вместе с ней и приземлились. Арбат ее придавил, а сам… контроль бы не проходили, может и выжил бы… Глупо. Но такое на каждом шагу. Нормальная работа, обычная. У вас как? Погибни, а задание выполни и никто не думает: умрет или нет. Некогда и незачем. Главное сделать что надо, долг свой выполнить. У нас тоже самое… Когда сделаешь — на душе хорошо, вроде не зря ты живешь, не зря… И когда не один, а вдвоем возвращаешься — почти счастлив. А когда из шести четверо, или в боксе уже дома на твоих глазах из-за какой-то гадской твари неопознанного вида твой товарищ умирает… Мы не защищаем Родину, как вы, но у нас не менее благородная миссия, мы людей спасаем, науке помогаем, прогрессу, будущему. Видишь ли, будущее понятие гипотетическое, его каждый из нас делает из настоящего, а настоящее это миг, даже меньше. Что ты в этот миг подумал, каким себя, свое будущее нарисовал, то и получил. И чтобы светлое оно было, для всех хорошее, исследуют прошлое. Оно — главный источник будущего. История — книга перемен и предсказаний. Время — великое открытие, почти живое существо, чувствующее, думающее, принимающее или отвергающее тебя, других, идеи, открытия. Это программа, матрица на которой будущее базируется, а настоящее тот изолятор, который либо добро даст, либо отмену произведет. Как же проще тебе объяснить? — Стася говорила, лишь бы говорить, за слова цеплялась, логическую нить беседы выстраивая, и, вроде отступал дурман в голове. — Ну, давай тебя возьмем: жил ты по инерции, чужой — не своей. Учился, воевал. Долг выполнял. Здорово. Но как произошло, что ты в спецназ попал? Дядя толкнул, папа пристроил? Нет. Ты сам себя запрограммировал. Насмотрелся фильмов, проникся идеей крутых и благородных парней и по их шаблону начал строить свою жизнь. Шаблон не твой, а жизнь твоя. И то, что тебя в том ауле положить должны были — тоже твое. Наверняка сидел как-нибудь в курилке и вдруг подумал: а вот умру, что тогда будет? И представил, как геройски погибаешь в бою. Потом забыл о том, время дальше побежало, только как вода, уже с программой действий и всеми событиями тебя к аулу и славной геройской смерти подталкивая, как ты хотел. И неважно что ты не понимал, что сделал, важно, чтобы люди вообще понимали, что делают, о чем думают. Мысль материальна, она связана со временем и пространством. Некоторые идеи актуальны веками, некоторые же открытия веками не поняты и не приняты. Сложная система, за раз не объяснишь, но вкратце, просто звучит: " думай о хорошем" даже если очень, очень плохо, все равно думай только хорошее и планируй только положительное, а еще уважай время. Его не вернуть, потому что тебя того, тоже не вернуть, а ты был и свое клише во временном потоке оставил, и по нему могут пойти другие и придут в тот же аул. Ты погибнуть хотел. Надоело все, девушка бросила или еще что случилось, а вместе с тобой погибли бы твои товарищи. Всех бы вас там положили. И вроде ты не причем, а ведь именно ты виновник их гибели был бы… Вот так, товарищ Чижов Николай Валерьевич.
