Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
И, кажется, знал, что надо делать.
Было три часа утра. До рассвета еще далеко. Он вышел из дома, и ноги сами собой понесли его к озерному порту, где круглые сутки не утихала жизнь, работали кафе, играла музыка, бродили неугомонные ночные гуляки. У причала на парапете сидели четыре девицы, скорее всего, француженки. Догадаться об их принадлежности к самой древней профессии было нетрудно. Клиентов рядом не было. Возможно, что уже не было.
На какой-то миг Анрэ вдруг стало неловко, и даже мелькнула мысль уйти. Но он снова вспомнил о Натали, и ему почему-то страшно захотелось доказать бывшей подруге ее неправоту, продемонстрировать, что и он, Анрэ, чего-то стоит. Пусть даже таким способом.
Все еще испытывая некоторое смущение, Анрэ подошел к женщинам и спросил: «Сколько?» Одна, что побойчей, ответила: «А сколько дашь?» Она была молодой, ладной, высокой; короткая юбка бесстыдно открывала колени, чуть полноватые и такие соблазнительно-круглые, что Анрэ бросило в жар. Желание обладать именно ею захлестнуло его, женщина манила его, завораживала, кружила голову.
– Встань! – приказал он, сделавшись от застенчивости чрезвычайно развязным.
Она, усмехнувшись, поднялась.
Анрэ оценивающе осмотрел ее с ног до головы, протянул руку, коснулся груди, бесцеремонно сжал. На ощупь грудь оказалась тяжелой и упругой, и это окончательно заставило его потерять разум.
С трудом переведя дыхание, Анрэ сглотнул и еле смог выдавить из себя несколько слов, обозначивших сумму.
Женщина помолчала, минуту подумала, потом спокойно взяла его под руку и повела к маленькому домику. Он вдруг вспомнил, что в детстве отец показывал ему этот домик и говорил, что здесь бывал Франц Кафка. По дороге то ли в Милан, то ли в Париж знаменитый писатель проезжал через Лугано и посетил бордель, располагавшийся как раз в этом здании. Очевидно, с тех пор ничего не изменилось, и публичный дом все еще находился на старом месте. «Франц Кафка и я, – подумалось Анрэ. – Тоже мне параллели!»
Он пробыл там всю ночь и почти целый день. Проститутка оправдала самые смелые ожидания, и он сам поразился, насколько, оказывается, может быть силен, неутомим и ненасытен в постели. Позднее у него перебывало множество женщин – красивых и не очень, молодых и закатного возраста, закомплексованных и раскрепощенных, но такого не случалось больше никогда. А ведь был всего лишь секс, никакой любви – ни возвышенной, ни сдержанной, ни даже какой-нибудь самой завалящей. Так к черту же Наташу и к черту все эти книги, стихи и разговоры о любви! Много позже, когда он познакомился с Софи, он уже был и неутомимым любовником, и сексуальным разбойником, и итало-швейцарским донжуаном, и ангелом, и демоном… Но даже в самые яркие моменты он лишь приближался к тому блаженному состоянию, которое испытал тогда с проституткой.
Когда Анрэ вышел на улицу, вечерело. Солнце уже скрылось из глаз, небо на западе приобрело багряный оттенок, облака полыхали оранжевым, точно языки пламени. И такое спокойствие было разлито вокруг, казалось, во всем мире царит покой и благоденствие… Листья на деревьях не колыхались, на тихом-тихом озере неподвижно стояли парусники – в воздухе не было никакого движения, ни дуновения ветерка.
А на парапете возле домика сидели все те же девицы и так же глядели вдаль, на запад. И хотя Анрэ качало от усталости, он ощущал необыкновенный прилив сил. Хотелось жить, творить, смеяться, говорить глупости. Он был необыкновенно горд собой.
Больше Анрэ не ходил в тот домик.
Через пять месяцев они с Зигмундом открыли «Лугано-Прайвит-банк». Этот период жизни остался в памяти словно записанным буквами – Анрэ впоследствии знал, что это было, но никогда не мог вспомнить подробностей. Впрочем, и не стремился. Тогда им пришлось нелегко – слишком много сил ушло на преодоление формальностей, заполнение анкет, составление каких-то бумажек, хождение по инстанциям. Но они одолели весь этот трудный путь от начала до конца, и старания увенчались полным успехом.
Нужно отдать должное Зигмунду – он генерировал идеи, был мозгом предприятия. К тому же он вложил в дело основные деньги (пай Анрэ был небольшим, чисто символическим), а это было главное, что им на том этапе требовалось. Конечно, это совсем не значило, что Анрэ стал иждивенцем. Сначала он действительно ощущал себя на вторых ролях и оттого взялся за работу с удвоенной силой. Недостаток паевых денег он покрывал тем, что искал клиентов, вел с ними переговоры, уговаривал тех, кто долго раздумывал, склонял их к сотрудничеству с банком. И ему это хорошо удавалось. Мало того, Орелли взял на себя обязанности бухгалтера, заполнял ведомости, составлял отчеты, сводил дебет с кредитом. Новое дело чрезвычайно увлекло его, хотя совсем недавно он вообще не имел никакого представления о бухгалтерии. Еще несколько лет назад Анрэ искренне полагал, что сальдо – это такое вкусное блюдо, приготовляемое из муки и фруктов. А оказалось, что это чрезвычайно важная в банковском деле вещь и вообще чертовски интересное занятие – выводить положительное сальдо!
Дела «Лугано-Прайвит-банка» пошли в гору. Вскоре Анрэ стал в банке первым человеком. Зигмунд не был ни честолюбив, ни меркантилен, хотя тоже мог бы вести бухгалтерию, хорошо считал деньги и любил это занятие. Но он смотрел на вещи трезво и никогда не лез вперед. Они по-прежнему дружили, более того, еще сильнее сблизились и обменивались сокровенными мыслями. В этом смысле Фляйшман был надежнее, чем сейфы их банка, – он с детства славился тем, что никогда не разглашал чужих секретов. Но даже ему Анрэ долго не решался рассказать о своем визите в домик на озере, где когда-то побывал Кафка. Порой самому Орелли казалось, что все это было не с ним: где он, Анрэ, и где проститутки! Но та женщина с упругой грудью снилась ему ночами, мучила его, дразнила, то утоляя мужскую похоть, то еще больше разжигая ее. И однажды, как-то вдруг, Анрэ решил исповедоваться Зигмунду и рассказал ему о той ночи. Во всех подробностях, ничего не утаивая: о круглых коленях, тяжелой груди, о способах любви, которым она его обучила, – словом, обо всем. Рассказал, и стало легче. А главное, что он тогда понял, – не стоит хранить в себе воспоминания, когда лучше делиться ими с близкими друзьями. А с кем было делиться Анрэ, как не с Зигмундом? Никогда еще в жизни, ни с верным товарищем по детским играм Максом Цолингером, ни с Франсуа, соседом по комнате в Берне, у Анрэ не было такого понимания, таких доверительных отношений.
Эта мужская дружба помнилась Анрэ и через много лет, когда Зигмунда не стало. Были у него и другие друзья, тот же Макс Цолингер, юрист, которого еще в детстве прозвали Лисой за хитрость и рыжие волосы, но заменить Зигмунда не мог никто. Анрэ часто приходил на кладбище, ставил свечку и подолгу сидел на могиле друга. «Как же так? – подумал он однажды в свой очередной такой приход. – Я, в сущности, ведь ничего о Зигмунде и не знал. Хотя мы столько времени были самыми близкими – ближе не бывает – друзьями».
Что же было известно Анрэ о друге? Он знал, что мать у него тяжело больна, парализована, но никогда ее не видел. Отца Зигмунда, Бору Фляйшмана, ортодоксального еврея в ермолке и с длинными пейсами, несколько раз встречал, разговаривал с ним, но все больше о делах, деньгах, гешефте. А ведь, по слухам, тот был талантливым музыкантом, первой скрипкой в филармоническом оркестре в Цюрихе. Но потом болезнь Паркинсона поставила крест на его музыкальной карьере, и Фляйшман-старший переселился в Лугано, устроился в бюро страхования рабочих; дела у него пошли превосходно, рабочие его любили, во всяком случае, уважали…
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
