Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
К пяти часам дня, вдали от прогретых солнцем прибрежных скал, становилось прохладно. Но это же был апрель. Хотя почки на деревьях еще оставались твердыми, как наконечники стрел, мы ощущали исходящий от сосен аромат густой смолы. Мы вдыхали гнилостный запах жухлых листьев под слоем снега в оврагах. Я уже не держала Пола за ручку. В это время года леса пусты и безопасны и приветливо встречают маленьких мальчиков, которые хотят прыгать с поваленных деревьев и валунов. Я шла чуть впереди, исследуя вьющуюся тропу среди слякоти и ягодных кустарников. Пол обычно брал с собой свою кожаную перчатку и набивал ее то камешками, то сосновыми иголками. Или блестящими черными гранулами.
– Ты что, совсем? – воскликнула я, оглянувшись.
– Это для моего города! – объяснил он.
– Для города нужны кроличьи какашки? – удивилась я.
– Пушечные ядра! – поправил он.
С ним вовсе не было скучно, чего я опасалась. Он говорил белкам: «Берегитесь!», возмущался мусором, тщательно мыл свои пушечные ядра, пока они не растворялись в воде, заполнившей брошенное на берегу каноэ. Я научила его заламывать веточки вдоль тропы, чтобы легче было найти обратную дорогу, наступать на замшелые части валунов, которые были менее скользкими, чем голая поверхность. Чтобы нарушить молчание, чтобы хоть чем-то заняться, я называла предметы, мимо которых мы шли, углубляясь в лес. Ползучие земляничные деревья. Синицы. Когда мы наткнулись на разбросанные пивные банки под утесом, Пол вопросительно ткнул в них пальчиком, и я сказала: «Мусор».
Иногда Пол рассказывал про исследования своего папы («он считает маленькие звезды»), и про работу мамы («она исправляет его слова»), и про город, который он строил на веранде. Там были дороги, вымощенные корой, стены из палочек и камешков, железнодорожные пути из сухих листочков.
– А кто живет в твоем городе? – однажды спросила я. И вспомнила детей, которых когда-то было полным-полно в нашем бараке. У них тоже были любимые занятия: они строили города для фей. Они делали маленьких человечков, которые приходили по ночам.
– Там никто не живет… – Похоже, мой вопрос его расстроил.
– Тогда зачем ты его строишь?
Он пожал плечами:
– Ну, это просто город.
– Просто город, – повторила я. И вдруг прониклась к нему уважением.
Он верил мне беспрекословно. И принимал меня безоговорочно, как будто знал с рождения. Когда мы вскарабкивались на скалу и не могли спуститься, он, ни слова не говоря, расставлял ручонки, и я, подхватив его под мышки, спускала вниз. Когда ему хотелось писать, а это случалось часто, он просто говорил: «Мне надо отойти», и я поддерживала его за плечи, когда он спускал штанишки. Когда я впервые увидела его пипку, меня охватила волна симпатии и отвращения, примерно ту же смесь чувств я испытала, когда однажды наткнулась на трупики мышат в дупле дерева. У этих мышат были голубые бугорки вместо глаз и розовые хвостики, сплетенные в большой узел.
– Фу! – произнес Пол, когда я помогла ему натянуть намоченные трусики и вытереть ладошки о листок.
– Фу! – согласилась я.
В другой раз я указала пальцем на бревно:
– Попробуй попасть туда!
Каждый вечер над нашими головами слышались птичьи переклички – это канадские гуси возвращались домой из теплых краев. Вожаки, лавируя в воздушных потоках, указывали стае направление полета. На заходе солнца мы поворачивали домой. Пол нарочно тормозил, отставая от меня все больше и больше, и когда в воздухе холодало и возвращалась зима в миниатюре, как оно обычно и бывает апрельскими вечерами, я надевала рюкзачок на Пола, а потом сажала его на закорки, и мы топали к коттеджу на озере. Его пальчики клещами вцеплялись мне в волосы, а его дыхание грело мне ухо.
Как-то раз, когда я помогала Полу слезть с валуна, мы наткнулись на гнездовье диких уток так далеко от берега, что утятам ничего не осталось, кроме как с перепуганным кряканьем разбежаться врассыпную желтыми пятнами. Пол потянулся за одним из них. Коричневая мамаша-утка отскочила на несколько футов в сторону и стала с отсутствующим видом ждать, не случится ли с ее детенышем трагедия. Ее перья, ровные и гладкие, точно рыбья чешуя, поблескивали пурпурным оттенком. Она, как и я, даже не думала вмешаться, когда Пол ухватил-таки одного утенка за крыло. У него были самые добрые намерения: ведь он был добрым ребенком. В последний момент, правда, он отдернул руку, словно от испуга, словно ощутил нечто ужасное, таящееся под пухом, нечто колючее, твердое, неожиданное.
– Ой! – воскликнул он.
– Что? – спросила я, впервые раздражаясь на него.
Его капризная привередливость меня немного коробила, немного злила. Мне хотелось, чтобы он схватил утенка и сделал с ним что-то бессердечное, хулиганское, чтобы мне пришлось напомнить ему, как важно быть добрым. Не знаю. Мне хотелось остановить его, когда он обнаружит под ореолом пуха хрупкую конструкцию из косточек. Мне просто захотелось заступиться за диких животных. Меня раздражало, что он такой нерешительный и пугливый. Мы стояли и смотрели, как утята, переваливаясь, заспешили под крыло матери и все семейство воссоединилось под сосной.
На мгновение меня обуяло странное желание поднять камень и швырнуть в утиную толпу. Наверное, мне хотелось продемонстрировать Полу что-то, заставить его испытать испуг от правильного поведения.
Или вот другой случай. Вечером мы с Полом взобрались на вершину последнего холма, и когда я вгляделась в темнеющий лес, чтобы найти нашу тропинку, вдруг заметила пару оленей: они одновременно подняли головы и вышли из-за деревьев.
Мы вытаращились на них, а они на нас, и потом минут тридцать мы стояли, не шелохнувшись. Пока мы так стояли и смотрели, их стало больше: сначала три, потом четыре, потом пять. Их шкуры были точно такого же серо-коричневого цвета, что кора и листва деревьев, а кожа вокруг глаз – красноватая. Я вживую ощутила, как от их спин на нас подул бриз, как он приподнял прядь волос с моей груди и разметал по плечам.
– Они на нас нападут, – прошептал Пол, схватив меня за руку.
– Это стадо, – успокоила его я, – и они нас боятся.
Из леса вышли еще два оленя. Пол шевельнулся.
– Да все нормально! Они же добыча! – заметила я.
Спины оленей серебрились под ветерком. Розовые глаза моргали. Я знала, что они мгновенно сорвутся с места: я видела, как напряглись их задние ноги. Но даже у меня возникло иррациональное опасение, что вот сейчас они бросятся на нас. Олени, казалось, изготовились к нападению.
А потом вдруг они всем скопом, задрав белые хвостики, помчались за дальний хребет. Они передвигались вприпрыжку с той механической грацией, какая свойственна живым существам – кузнечикам или птицам, словно ничто, кроме смерти, не может прервать повторяющийся ритм их слаженных движений. С веток нас окатили капли прошедшего дождя. Мы остались одни.
Фи-фай-фо-фам. Суп из банки, салат из пакета. Кошачья шерсть на моем свитере. Коты ползли с подоконника на ковер, где они начинали самозабвенно тереться спинами о ворс и выпускать друг на дружку когти. Видео с говорящей собакой, книга за книгой.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
