Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 119
Экзарх Конта сотворил целое войско огромных каменных големов и подчинил их себе при помощи рун, которые… вообще-то, Клэй понятия не имел, как действовали руны, а те големы, которых он навидался в своих странствиях, больше никому не подчинялись и бездумно разрушали все вокруг. Как бы то ни было, после того как Жуткие орды стерли каменное воинство в порошок, экзарх сбежал из крепости, засел где-то в подземелье, и больше о нем никто не слыхал.
Поговаривали, что бессмертный Конта до сих пор бродит среди развалин крепости, сокрушаясь о крахе своей драгоценной Державы; впрочем, ходили и слухи, что в подземелье он совершенно обезумел, одичал и живет в беспросветной тьме один-одинешенек.
Клэй считал, что Конта попросту сдох. Друины жили так долго, что казались бессмертными, но их можно было убить – Клэй своими глазами видел, – а вот в темных подземельях водились всякие жуткие чудища.
В годы Войны Возрождения на развалинах Контовой крепости разбила стан Дружина Королей и, начав оттуда наступление на Жуткую орду, в конце концов отогнала врага от крепостных стен в Кромешную Жуть. Впоследствии на месте древней крепости возник поселок, где смельчаки, отправлявшиеся в Жуть на поиски славы и несметных сокровищ, запасались всем необходимым, а те немногие, кто возвращался из чащоб, тратили новообретенные богатства или напивались до беспамятства, чтобы забыть о пережитых ужасах.
Вскоре Контов Стан превратился из городка, обнесенного частоколом, в большой город, который окружили надежной крепостной стеной. О самом стане постепенно забыли, и поселение стали называть просто Контов, однако чаще именовали Вольным городом – он хоть и находился во владениях короля Агрии (то есть Матрика Черепобоя, старого приятеля Клэя), но воевать за невозделанные земли, граничащие с Жутью, никто не собирался. В Контове не было ни торговых пошлин, ни налогов. Город стал оплотом свободного предпринимательства и безграничных возможностей, одним из немногих островков вседозволенности и беззакония посреди все более цивилизованного мира.
Несмотря на все это, Контов был дыра дырой, и Клэя радовало, что задерживаться там не придется.
В первом часу пополудни третьего дня пути Клэй и Гэб, усталые, с ног до головы покрытые дорожной пылью, наконец дошли до Контова. Клэй так изголодался, что едва не захлебнулся слюной, когда у городских ворот торговец предложил ему жареную крысу на палочке.
В последний раз приятели ели пару дней назад: старый крестьянин издевательски заставил их отжиматься посреди дороги, а потом смилостивился и швырнул им два яблока. А потом Клэй поймал черепаху, увязшую в иле на берегу пересохшей речушки, но, пока разводил костер, Гэб отнес добычу подальше и выпустил ее на свободу, после чего долго и обстоятельно убеждал друга, что в Контове Келлорек устроит им королевский пир. Клэй попытался скормить убедительные объяснения пустому желудку, но тот ответил громким возмущенным бурчанием, поскольку, в отличие от Клэевых мозгов, не питал доверия ко всякой фигне, как бы убедительно ее ни излагали.
В самом Контове как был бардак, так и остался: ни королевской власти, ни законов, ни стражи, за порядком следить некому. А раз налогов никто не платит, то и сточных канав не чистят, и дорог не мостят. У распахнутых городских ворот Клэю с Гэбриелем пришлось перебираться через какую-то лужу… хотелось верить, что грязи. Короче говоря, отцы-основатели города бросили его, как малого ребенка на попечение шальных шлюх, а сами сбежали восвояси – и с концами.
Тракт шел по распадку между холмами. Городские постройки плесенью облепили склоны, над которыми стлалась густая пелена сизого дыма. Там и сям полыхали пожары, но тушить их никто не собирался, и пожарные туда не торопились. На севере, озаренная ярким солнцем, чернела громада Контовой крепости, будто грозно сжатый кулак в латной рукавице. На южном холме возводили какой-то храм, но без особой поспешности – строительные леса пустовали.
В Вольный город стремились многие, по большей части люди лихие и отчаянные. Со всего Грандуаля в Контов приходили восторженные искатели приключений, мечтая присоединиться к какой-нибудь банде и совершать удалые вылазки в Жуть. Как правило, реальность, будто кривое зеркало, до неузнаваемости искажала эти мечты, а бывало, что это самое зеркало просто-напросто разбивали о дурную голову.
Повсюду, куда ни глянь, мельтешили искатели приключений, воры, ловцы воров, охотники за наживой, барахольщики, дымовые кудесники, бродячие барды, ведьмы-буревестницы, вольные стрелки и те, кто явился сюда ради наживы: оружейники и кузнецы, шлюхи и шарлатаны-предсказатели, наперсточники, мошенники и карточные шулеры. Торговцы царапкой выглядывали из темных переулков, а их постоянные клиенты с блаженными улыбками и до крови расцарапанными руками валялись в лужах грязи. На каждом углу торговали мечами-кладенцами, неуязвимыми доспехами и волшебными зельями, гарантировавшими надежные колдовские чары, способность дышать под водой или делаться невидимкой. Внезапно Клэй увидел старуху, которая предлагала пузырек с надписью «БЕССМЕРТИЕ».
– И сколько ты за это хочешь? – спросил Клэй.
– Сто одну марку, – объявила торговка. – Претензии не принимаются.
Клэй подозрительно вгляделся в содержимое пузырька:
– Да тут какая-то солома, залитая грязной водицей.
Старуха злобно зыркнула на него.
На Храмовой улице стояли храмы, посвященные каждому из божеств Святой Четверицы. Сквозь зарешеченные окна суровой обители Зимней королевы доносились истошные вопли и мучительные стоны; из-за шелковых завес святилища Весенней девы слышались сладострастные вздохи и томные восклицания; у входа в храм Вайла Отступника столпилась целая очередь: крестьяне пришли молить Осеннего сына об урожае, привели с собой телят и ягнят, чтобы принести их в жертву на храмовом алтаре. Какой-то нищий прижимал к груди драного кота – бедное животное, догадываясь о ждущей его незавидной участи, уже до крови располосовало руки и щеки хозяина.
Жрецы в золотисто-алых ризах служителей Летнего короля сгоняли с храмового крыльца попрошайку. Клэй заметил под оборванным рукавом нищего угольно-черную, будто обгорелую, культю, охнул и невольно передернулся: «Гнилец…»
В Кромешной Жути, сочащейся смертельным ядом, водилось немало поганой нечисти и прочих опасных неприятностей, но страшнее всего было Проклятие Отступника, в просторечии называемое черногнилью. Заражение начиналось с небольшого темного пятна на коже, которое постепенно покрывалось коростой, затвердевало и превращалось в струп, прилипший к здоровой плоти, как полип к днищу корабля, – его было невозможно ни соскрести, ни отколупнуть, а если срезать вместе с кожей, чернота неминуемо возвращалась, расползаясь по здоровым участкам тела. Зараженные конечности медленно сгнивали и отваливались. В конце концов болезнь поражала горло или какие-нибудь жизненно важные внутренние органы, и несчастный умирал – обычно после долгих мучений; быстрая смерть настигала немногих счастливчиков.
Многочисленные способы предотвратить заражение были весьма разнообразны, например чай, настоянный на ресницах дриады, или благословение, полученное у отшельника горной обители на Заиндевелом кряже, однако, несмотря на все старания лучших врачевателей Грандуаля, излечить черногниль не мог никто. Проклятие Отступника означало верную гибель.
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 119
