Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
– Защиту-то как будем ставить? – спросил наконец Семен. – На каждую половину свою или общую?
– Общую, – выдавил главный Темный, который наверняка не особенно часто произносил это слово.
Следующая четверть часа со стороны и вовсе напоминала какой-то невообразимый иллюзион. Дозорные, то ночные, то дневные, исчезали и появлялись, ненадолго уходя в Сумрак, делали пассы, перекидывали друг другу что-то невидимое. Зрителей в этом театре было двое – Леонид и его попутчик, которого звали Евгением. Тот поглядывал на действо со скукой, а потом отвернулся и уставился в окно.
Наконец провожающие вышли из вагона. В купе повисла неловкая тишина, словно еще одно заклятие. Леонид и Евгений глядели не друг на друга, а на толпу, рассыпавшуюся по перрону.
Напротив окна стояли Семен и его Темный оппонент. Паровоз издал гудок, и поезд медленно тронулся. Леониду, который путешествовал таким образом крайне редко, даже почудилось на миг, что вагон оторвался от рельсов и заскользил над землей.
Семен помахал ему картузом и скрылся из виду.
Александров ощущал всего больше неуютность, происходящую из соседства с этим Евгением. Поначалу, не в силах ничего с собою поделать, он с подозрением и неприязнью косился на Темного. А ну как каверзу подстроит в дороге? А ну как на ценный груз рискнет покуситься? Да и на словесные унижения Темные, говорят, бывают неоправданно щедры. Леня – еще тот оратор и остроум! – вряд ли сможет что-то достойное противопоставить сопернику в разговорной дуэли с обоюдными шпильками. А уж про более серьезное противодействие и говорить нечего – куда ему тягаться со своим шестым рангом супротив бывалого дозорного?
Однако время шло, колеса постукивали, паровозная труба пыхала жирным черным дымом – а неприятностей не происходило. Немного успокоившись, Светлый припал лбом к холодному стеклу. Поезд только-только проскочил негустой ельничек, за которым, на взгорке, мелькнула неказистая деревенька. Теперь же, сколь хватало глаз, распростерлась за вагонным окном бескрайняя равнина, какие, говорят, только на русской земле и встретишь.
В столицах не по календарю распогодилось, с крыш от внезапных оттепелей свесились мокрые сосульки, уже и проталины кое-где явили взгляду отдохнувшую ноздреватую землю. Здесь же, стоило отъехать от Москвы всего лишь десяток-другой верст, зима по-прежнему крепко держала свои позиции.
Командирован дозорный Александров куда-либо бывал нечасто, да и расстояния в тех командировках были такие, что вполне обходился извозчиком. Вот и выходило, что в последний раз он путешествовал поездом, возвращаясь пять лет назад от родителей, из летней вакации, после которой, собственно, и произошло его отчисление из медицинского. Так нежданно-негаданно те каникулы стали для него последними.
Впрочем, нет, была еще одна поездка, аккурат полутора годами позднее! Это уж после инициации, после того, как ему преподали различие между обычными людьми и Иными. Лене тогда нестерпимо захотелось видеть отца и мать. Почему – он и не смог бы попервоначалу объяснить и лишь спустя месяц-другой признался себе, что ездил проститься. Так оно, по сути, и вышло. Нет, оба были живы-здоровы, и письма он слал в отчий дом исправно, и даже позволял себе слегка поработать с писчей бумагой, чтобы матушка, в десятый раз проливая над одними и теми же сыновними строками слезу, плакала не от тоски и тревоги, а от радости и родительского умиления; чтобы отец, рассказывая о письме знакомым и коллегам по земскому учреждению, довольно покрякивал и с гордостью крутил желтыми от табака пальцами седой ус. Так что в переписке он все еще поддерживал отношения с домом. Но более повидаться не ездил.
Однако ту поездку Леонид всю почти проспал, тревожно, горячечно. По пути туда – от нервных переживаний. По пути оттуда – и в самом деле залихорадившись от студеных ветров родного края. Но теперь ему вспомнилось, что и тогда он выглядывал в окно вагона. Солнце садилось, но еще не село, и оттого монотонный пейзаж искрился и переливался, слепя глаза и взбадривая дух. Сияющая равнина казалась сиюминутным воплощением того Света, к которому склонился Леонид в процессе инициации, а чистота и неиспорченность ее белоснежной гладкости была сравнима с чистотой нового бумажного листа, положенного перед собою на стол. Как поэт замирает перед листом, покусывая кончик пера и мечтая о прекрасных образах, так и Леня замер в трепетном ожидании своего чудесного будущего в новой ипостаси. Что-то он придумает? Что-то впишет в этот Свет своим существованием?
Леонид усмехнулся воспоминаниям (и сразу покосился на попутчика, не заметил ли тот усмешки, не отнес ли на свой счет?): вот они, четыре года, пролетели – не воротишь! Удалось ли за это время осуществить такие приятные для раздумий планы? Получилось ли внести свою скромную лепту в дело противостояния Света и Тьмы?
Вообще-то сам себе Александров представлялся ныне не активным членом кружка с революционными взглядами, с внутренней потребностью к борьбе и желанием непременно, одним махом изменить мир к лучшему. Сейчас он виделся себе в иной роли – в роли прилежного служащего, добросовестного естествоиспытателя, шаг за шагом движущегося по пути неспешного изменения мира, неразрывно связанного с познанием оного. Революция грядет – это ощутимо даже для тех, кто еще вчера был слеп и глух. Но Леонид не возглавит ее и даже, вероятнее всего, не окажется в самой гуще событий. Зато тот кирпичик, что он вложит в общее дело, вполне возможно, станет фундаментальным, основополагающим. Ибо что есть революция без участия в ней интеллигенции и науки? Пшик есть такая революция.
Все чаще на улицах в эту пору ему попадались такие же, как и сам он в недавнем прошлом, разночинцы и «вечные студенты» – в ношеных пальто и затертых кителях, с осторожными взглядами исподлобья и нервическими движениями. «Потерпи, дружище! – телеграфировал в таких случаях Леня мысленно. – Уже скоро, совсем скоро! Ты только потерпи…»
От воспоминаний Леонид перешел к мыслям о том, почему же он оказался в соседстве с Темным. Наверное, у Пресветлого были какие-то основания договориться с извечным противником – и скорее всего заранее, еще до того, как самому Леониду раскрыли историю с изумрудной друзой Сен-Жермена. Но что за резон в этом был для Темных?
Очевидно, те же мысли посещали и спутника. Длительное молчание тот все же нарушил первым, и сделал это самым немудреным образом: извлек небольшую дорожную флягу и две крохотные стопки.
– За успех нашего предприятия, Светлый?
Леня еще с юности ни вина, ни водки обыкновенно не пил. Однако здесь момент был щекотливый, если помнить о пункте про неуважение. Выход нашелся: он сделал неопределенное движение головой, могущее означать что угодно.
Темный Евгений истолковал жест как знак согласия.
– Начнем-ка загодя поражать француза. Это же «Наполеон»!
Он ухитрился ловко наполнить обе стопки размером немногим больше наперстка.
Леонид протянул руку за коньяком и вдруг почувствовал внутренний холод. Как будто где-то в глубине души приоткрылась форточка в морозный день. Тут же он ощутил, как ожила, толкнула Силой укрытая друза.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
