Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 65
Когда Альфи заходил к нему в один из таких дней, дядя Билли мог, не умолкая часами, рассказывать об «Острове сокровищ» и шпарить по памяти длиннющие куски текста. Альфи только диву давался, как ему это удается. Билли знал книгу наизусть от корки до корки и говорил о персонажах так, будто это были настоящие живые люди. Про Джима Хокинса он частенько говорил: «Славный парнишка и очень похож на тебя, юный Альфи». Примерно в таком же духе он рассуждал о безумном Бене Ганне, о капитане Флинте, о попугае и, само собой, о «красавице „Испаньоле“».
Когда Билли заводил речь об «Острове сокровищ», Альфи понимал, что для него это не вымышленная история, а нечто, происходившее на самом деле, нечто такое, что он прожил и до сих пор проживал каждый раз, когда говорил о книге или рассказывал какой-нибудь отрывок из нее. Иногда он даже называл Альфи «малыш Джим», и Альфи чувствовал, что для дяди Билли это вовсе не простая оговорка, что бывают мгновения, когда Альфи для него вправду становится Джимом Хокинсом. А он сам – Долговязым Джоном Сильвером, строящим себе корабль, новую «Испаньолу», на которой когда-нибудь, когда она будет готова, он снова отправится в плавание к Острову сокровищ. В такие дни он трудился не покладая рук от рассвета до заката: что-то пилил, стругал или прибивал на «Испаньоле», горланя пиратскую песню: «Пятнадцать человек на сундук мертвеца, йо-хо-хо и бутылка рому!»
Альфи стоял лицом в угол, тихонько напевая себе под нос песенку дяди Билли, чтобы не услышал мистер Бигли. Это была в равной степени песня неповиновения и песня ободрения. Напевать, шевелиться означало напрашиваться на затрещину от Зверюги Бигли. Глаза Люси – пара глазков в деревянной обшивке стены – в упор смотрели на него. С Люси, в отличие от дяди Билли, с которым это иногда могло и сработать, разговаривать было бесполезно. Она не желала выходить из своей раковины, что бы он ни говорил, сколько бы времени ни проводил с ней, и совсем не похоже было, что это когда-нибудь изменится. Альфи сжал и разжал кулаки. Костяшки по-прежнему болели. Он и дальше продолжит разговаривать с ней, он должен до нее достучаться. Если с дядей Билли получилось, то, может, и с Люси может получиться. «Всегда и во всем ищи хорошее», – прошептал он себе под нос. Получилось громче, чем он рассчитывал.
– А ну тихо! – рявкнул мистер Бигли.
Альфи внутренне сжался, готовясь получить затрещину. Она, конечно же, не заставила себя ждать, – и это было больно, но не так больно, как линейкой по костяшкам.
Шли недели, и иной раз Альфи думалось, что он говорит с Люси просто ради того, чтобы говорить. Не сидеть же обоим молча как истуканы. Он понимал, что разговаривает сам с собой, но все равно не умолкал. Альфи сообщал Люси все новости. Он рассказывал обо всем, что напроисходило за день в школе, к кому мистер Бигли больше всех придирался, кто получил тростью, кто – линейкой, кого поставили в угол, или про сокола сапсана, который парил над Сторожевым холмом, или про спящего тюленя, который нежился на солнышке на камнях в Камышовой бухте. Он изо всех сил пытался представить ей свой день интересным, а когда мог, то и смешным, какими бы унылыми и непримечательными они ни были. А большинство из них такими и были.
У Альфи, конечно, был большой опыт благодаря дяде Билли, но с Люси-то дело обстояло по-другому. Ведь она была совсем-совсем незнакомой. Дядю Билли он знал, знал как облупленного, знал от начала и до конца всю его печальную историю. Билли и его мать были близнецами. Они родились и вместе росли здесь, на Брайере, но, когда ему было пятнадцать, он поругался с отцом и сбежал в море, ничего не сказав сестре. Долгие годы мать не знала ни где он, ни что с ним случилось.
А потом она узнала, как, лет двадцать спустя, когда он уже был мастером-корабельщиком в Пензансе, его жена умерла родами, и его ребенок тоже, и Билли, помешавшись с горя, отправился бродяжить по вересковым пустошам Корнуолла и в конце концов очутился в психиатрической клинике в Бодмине. Мать Альфи многие годы наводила справки и разыскивала его, пока наконец не обнаружила в клинике и при содействии доктора Кроу не привезла домой. При себе у него была одна-единственная вещь: томик Стивенсона. В клинике он без конца читал его и перечитывал. Говоря с дядей Билли, Альфи все время держал в голове его историю. Они знали друг друга, доверяли друг другу.
А вот Люси Альфи не знал совсем. Он говорил с оболочкой, с пришелицей ниоткуда. И очень хотелось узнать ее получше. Альфи мечтал, как когда-нибудь она заговорит с ним в ответ, расскажет ему о себе, о том, кто она такая и откуда родом. Поэтому он продолжал день за днем рассказывать ей истории: о морских свиньях, которых он видел, купаясь в проливе Треско[4], о дяде Билли и о том, как продвигается работа у него на «Испаньоле», о том, какую рыбу поймал его отец, об очередном торговом судне, потопленном на западных подступах немецкой подлодкой, и о том, что спастись никому не удалось.
Но о чем бы он ей ни рассказывал, каким бы оживленным, занимательным и вдохновенным ни был его рассказ, лицо ее оставалось все таким же невыразительным. Больше всего Альфи выводило из себя и сбивало с толку то, что иногда у него возникало такое чувство, будто она на самом деле его слушает и даже что-то понимает. Было у него и ощущение – и это побуждало его не отступаться, – что ей нравится его присутствие рядом, нравится слушать его рассказы. И все же она то ли не желала выказать этого, то ли не могла.
А потом у нее на ровном месте вдруг случился неожиданный прорыв. Это произошло днем, после очередной его драки с Зебом в школе. Вернувшись домой, Альфи застал на кухне доктора Кроу, который вел какой-то серьезный разговор с его родителями за столом. Он сразу же догадался, что у них какой-то важный разговор. Когда мать попросила его отнести Люси наверх молока с лепешкой и посидеть с ней там какое-то время, он понял, что взрослые хотят что-то обсудить без него. Альфи это ничуть не задело. Ему хотелось поскорее увидеть Люси. Нужно было столько всего ей рассказать!
Когда Альфи вошел в комнату Люси, та сидела на кровати и смотрела в окно, что-то негромко напевая без слов себе под нос. Он уже не впервые заставал девочку за этим занятием. Мелодия всегда была одна и та же – он обратил на это внимание. Альфи показалось, что Люси вроде бы даже выглядела немного повеселее – на ее лице по-прежнему не было ни намека на улыбку, но Альфи подумалось, что она уселась в кровати, потому что услышала, как он поднимается. Может, она даже его ждала! Он видел, что она заметила его разбитую губу, и его охватила внезапная надежда – а вдруг она спросит, что у него с губой? Спросить она не спросила, но очень пристально посмотрела на нее. И не просто посмотрела, а протянула руку и коснулась ее.
Снизу доносились негромкие голоса доктора Кроу и его родителей. Альфи так и подмывало подслушать, что они говорят, но слова сливались в неразборчивое бормотание, так что толком все равно ничего не поймешь. К тому же нужно слишком много всего рассказать Люси. Та медленно ела свою лепешку – она всегда ела медленно, – отщипывая от нее кусочек за кусочком, и Альфи принялся во всех подробностях повествовать ей о своей драке с Зебедией Бишопом и про наказание, которое неминуемо последовало за нею, продемонстрировал ей распухшие костяшки на руках, рассказал про Зверюгу Бигли и его линейку, показал, как он стискивает твою руку, словно клещами, и изо всех сил лупит линейкой, и потом ты еще долго совсем не можешь шевелить пальцами. Он рассказал ей, что Зеб снова грозился растрезвонить всему свету про одеяло Люси с вышитым именем «Вильгельм», но заверил, что Зеб не посмеет этого сделать, потому что Альфи видел, как Зеб с его дружками стащили деньги из церковной коробки для пожертвований, и пригрозил, что все расскажет преподобному Моррисону, если Зеб посмеет хотя бы пикнуть про имя на одеяле.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 65
