— Сначала пропадет эластичность, и тогда… — Она вздрогнула, сжав ярко накрашенные губы в гримаску отвращения. — Характерные роли и благотворительность.
— Ты могла бы прилететь на выходные, — предложила я. — На «Вестсайдскую историю».
— Ты же знаешь, как перелеты сказываются на моем голосе, — печально произнесла мама.
Я опустила голову. Рейны не будет на премьере, Рейны не будет на весеннем балу, на котором, кстати, у меня уже назначено свидание.
Она захлопнула крышку чемодана, закрыла замок, потом собрала бутылочки с духами с туалетного столика, ее длинные ногти постукивали по хрустальным граням. Потом отвела мне челку со лба.
Я увернулась от ее рук. Хотела, чтобы мама обняла меня. Я не желала, чтобы она уезжала.
На следующее утро мама постучала в мою дверь в шесть утра, но я притворилась, будто сплю и не слышу, как она шепчет мое имя.
Я лежала на постели лицом вниз и думала о том, могло ли в этом мире что-нибудь измениться. Вот если бы я пользовалась всей той косметикой, которую она мне покупала, если бы носила мягкие кожаные сапожки и замшевое пальто вместо мешковатых джинсов и футболок, тогда бы она осталась? Если бы я называла себя Мария Катарина вместо Кейт, и если бы я занималась пением до тех пор, пока сила воли не трансформировала бы мой голос в нечто редкостное и прекрасное, может, хоть это удержало бы ее на одном континенте со мной и папой?
Я заставила себя подняться с постели и, прижавшись лбом к прохладной оконной раме, выглянула на улицу. Колени больно уперлись в ящик из-под молочных бутылок, в нем я хранила свои книжки.
Покусывая кончики волос, я наблюдала, как лимузин подъехал к тротуару, и моя мама вышла из дверей. Видела, как папа поцеловал ее, потом отступил назад в маленькое темное парадное, вручив маму шоферу и ее будущему: еще один самолет, еще одна страна, еще одна опера, еще три месяца умирать каждый вечер на сцене. Шофер придержал дверь. Мама прикрыла глаза рукой и посмотрела наверх, на мое окно. «Я люблю тебя», — еле слышно промолвила она. Когда она послала воздушный поцелуй, я изо всех сил куснула свои волосы.
Глава 6
На следующий день, выйдя на террасу за газетами, я окунулась в очередной безукоризненный коннектикутский денек и услышала рев мотора в нашем переулке. Ярко-красный «Порше» подъехал к дому, и мое сердце подпрыгнуло от радости.
Самый подходящий автомобиль для женщины, которая пользуется им не чаще раза в месяц.
— Джейни!
— И что еще ты мне скажешь о безопасной жизни в пригороде? — Моя лучшая подруга сердито посмотрела на меня из-под дорогих солнцезащитных очков.
На ней была замшевая коричнево-шоколадная юбка до колен, мягкий кашемировый свитер с капюшоном и ярко-красные ковбойские сапожки. Волосы длинные, светло-каштановые с медово-янтарными прядями. Ярко-розовый блеск покрывал губы, близко посаженные глаза искусно увеличены с помощью туши и карандаша для век. Сумочка и серьги вполне могли стоить больше, чем мой первый год обучения в колледже.
Джейни поднялась по ступенькам и заглянула в дом.
— Привет, детки!
— Тетя Джейни! — закричал Сэм, который очень любил ее.
— Джейни! — радостно заорал Джек, бросаясь к ней в объятия.
— Привет, — сказала Софи, целуя воздух у правой и левой щеки Джейни, как принято между светскими людьми.
Софи любила Джейни больше, чем оба ее брата, но даже в четыре года она была развита не по летам и не любила захлебываться от восторга. Я провела Джейни и детей в кухню, где мы рисовали плакат на входную дверь: «Добро пожаловать домой, папочка!»
— Занятия по труду, — прокомментировала Джейни, взяв в руки мелок и рассматривая его с таким видом, будто к ней попал артефакт с другой планеты. Она смахнула блестки со стула и села. — А ну-ка, угадайте, кто привез вам подарки?
— Тетя Джейни! — пронзительно завопили дети.
— А кто любит вас больше, чем папа и мама, вместе взятые?
— Тетя Джейни!
— А теперь угадайте, кто ужинал в пятницу вечером в «Пер се» в компании поклонника, с которым она встречалась целых три раза и подозревает, что у него накладные волосы.
— Тетя Джейни!
— А как это — закладные волосы? — удивилась Софи, наморщив носик.
— Моли бога, чтобы тебе никогда не пришлось это узнать.
Она мазнула мелком по носику Софи и извлекла из своей сумки три пакета в подарочной упаковке.
Мальчики получили по гоночной машине с дистанционным управлением и сразу устроили гонки на кухонном полу. Софи достался еще один сшитый на заказ костюмчик для ее любимого Страшилы. Страшила являл собой прямоугольный комок голубого меха, из которого поблескивали желтые глазки, торчали кривые зубы и маленькие ушки. Джейни подарила эту куклу, когда Софи только родилась.
Я с благоговейным трепетом наблюдала, как Джейни разворачивает миниатюрную ковбойскую шляпу, лассо, бандану, крошечные ковбойские сапожки и кожаные гамаши для Страшилы.
— Глава двести тридцать седьмая, — провозгласила Джейни скрипучим голосом, растягивая слова с южным акцентом, — в которой я приведу механического быка к славе.
Софи хрюкнула от удовольствия и умчалась наверх наряжать свою куклу в новые одежки.
— Есть тут что-нибудь выпить? — Джейни порылась среди пакетов с замороженным горошком и куриными ножками, пока не нашла водку. Ее она же и оставила у нас в свой последний приезд.
Холодильник выдал также пустую упаковку из-под апельсинового сока — готова поклясться, что еще утром пакет был полным. Я уловила момент, когда подруга повернулась ко мне спиной, смешала ей водку с педиалитом[11] и провела ее в гостиную.
— Ну, давай посмотрим. — Она опустилась на диван.
Как оказалось, мы с декоратором, которого нанял Бен, по-разному трактовали термин «мягкая мебель». Мне виделось нечто удобное в чехлах из грубого льна. В итоге я оказалась владелицей трехметрового раскладывающегося дивана с темно-серой обивкой, такого широкого и глубокого, что встать с него было практически невозможно.
Джейни хорошенько приложилась к своему стакану и сморщилась, но, к счастью, не спросила, что я ей намешала.
— И ты бросила меня на Манхэттене ради этой дыры.
— Отдадим ей должное. — Я расправила кисточки на упавшей диванной подушке. — Да, это дыра, но здесь отличные садики и школы.
— Бабы здесь просто толпа идиоток, они рожают без остановки и только об этом и говорят, — с содроганием продолжила Джейни. — Как будто весь мир мечтает послушать о том, как у них болят соски.
Я промолчала, зная, что так взбесило мою подругу.
