– Да, но разве мы можем быть уверены, что когда-нибудь они не обернутся благом? Мы всего лишь люди. Мы часто ошибаемся. Мы едва справляемся с проблемами в своей повседневной жизни, чтобы пытаться распоряжаться еще и историческими событиями. Временные конструкции не допускают необдуманных действий. Это все равно что вытащить карту из карточного домика, – обрушится все. Последствия могут оказаться фатальными, – Гумбольдт оперся на трость. – Можете арестовать меня и бросить в тюрьму, но я не стану участвовать в таких рискованных и безответственных экспериментах. Я лучше уничтожу машину времени и все, что с ней связано.
Штангельмайер довольно долго молчал и потом закрыл папку.
– Вот и хорошо. Вы прекрасно объяснили свою точку зрения. Это не тот ответ, которого я ожидал, но я понимаю ваши моральные сомнения. Этим мы и ограничимся.
– Значит, вы не станете настаивать, чтобы я продолжал эксперименты под надзором правительства?
– Нет. Конечно, нет. Предоставляю вам свободу действий. Можете беспрепятственно возвращаться. Мне хотелось бы, чтобы вы сообщали мне о своих успехах. Если вы добьетесь кардинального улучшения, немедленно уведомьте меня. О, и еще кое-что. Нельзя чтобы вы или кто-либо из вашего окружения рассказывал об этих исследованиях. Эксперименты нужно держать в строгой тайне. Это в интересах национальной безопасности, естественно. Я воспользуюсь своим положением, чтобы этот репортер забрал свои слова обратно и напечатал опровержение, в котором признается, что он все это выдумал. Если он откажется, посидит за решеткой, пока не передумает. Желаю вам хорошего дня.
7
Когда они ехали обратно, Гумбольдт свернул с главной улицы и поехал в другую сторону. На вопросительный взгляд Шарлотты ответил:
– Совершим небольшую прогулку в Ораниенбург. Хочу представить вам Юлия Пфефферкорна. Сейчас самое время с ним познакомиться. Кроме того, мне нужно рассказать ему о последних событиях. Информация слишком важная, чтобы держать ее при себе.
– У тебя есть причины сомневаться в словах Штангельмайера? – поинтересовалась Шарлотта. – Он не самый приятный тип, но ведь мысль о том, чтобы предотвратить покушение на императора, сама напрашивается.
– Не позволяй внешности ввести тебя в заблуждение, – сказал Гумбольдт. – Он политик и воспользуется всеми возможными способами, чтобы укрепить свою власть. Понятия не имею, что он задумал, но будь уверена, что он рассказал нам только половину правды.
– Почему? – удивился Оскар. – Смерть Вильгельма затрагивает его лично, это понятно. И ничего удивительного, ведь он был его воспитателем с самого детства.
– Воспитателем, который донимал придирками и третировал своего подопечного, – ответил Гумбольдт. – Не могу утверждать, что он когда-нибудь любил своего воспитанника. Однако мы слишком далеко зашли. Бессмысленно гадать о причинах, если мы не владеем информацией. Сейчас нужно быть осторожными как никогда. К счастью, Штангельмайер поверил в то, что может не хватить энергии.
– Что ты говоришь? – удивилась Шарлотта.
Гумбольдт улыбнулся:
– Когда я говорил, что нам нужно столько энергии, сколько целому Берлину на год, я ни в коем случае не преувеличивал. Просто я умолчал, что мы уже нашли такой источник.
– Нашли? – брови девушки взметнулись вверх. – Что ты имеешь в виду?
Исследователь ухмыльнулся.
– Позже. Сначала я представлю вам Пфефферкорна. Вот здесь он и живет.
Они проехали по дорожке между двумя застекленными производственными сооружениями, из труб которых валил густой дым.
Ораниенбург не зря называли Огненной Землей. Нигде больше не было столько фабрик, заводов, кузниц, прокатных цехов, печатных прессов и стекольных мастерских. Везде что-то долбили, били, фрезеровали и раскатывали. Шум стоял адский, но было в нем и что-то успокаивающее. То, что рабочие не бастовали, означало, что до них еще не добрались беспорядки.
Гумбольдт махнул в сторону двухэтажного здания из красного кирпича.
– Видите? Там находится лаборатория.
– Дом со странной дверью? – Шарлотта с удивлением уставилась на дугообразные ворота, увешанные доброй дюжиной замков. Цепи, засовы, навесные замки, замки с цифровым кодом, – это скорее было похоже на музейную экспозицию. Похоже, этот Пфефферкорн – человек не из доверчивых.
– Ах, да… Чуть не забыл. Еще кое-что о Пфефферкорне, – Гумбольдт понизил голос. – Он немного взбалмошный парень, но симпатичный. Если знать, как с ним обращаться, не будет никаких проблем. Он уже отсидел несколько месяцев за то, что применил физическую силу к блюстителям порядка. Он ненавидит инструкции, но больше всего не любит, когда ему сильно надоедают. Терпеть не может любопытных журналистов, попрошаек и всяких коммивояжеров. Ему хочется, чтобы никто не мешал работать, поэтому и перебрался в такой негостеприимный район. Шум машин, грохот и лязг – музыка для его ушей. Для него нет ничего лучше. Разговаривать с ним не нужно, разве только если он сам спросит. Говорить буду я. Да, и последнее. Никогда, ни при каких обстоятельствах не нужно смотреть ему в глаза. Все понятно? Хорошо, тогда можем идти.
Шарлотта и Оскар спрыгнули на землю, и Гумбольдт привязал лошадей. Потом он стал прямо перед дверью и дернул за цепь, висевшую справа, рядом с почтовым ящиком. Раздался низкий звук, похожий на гудок корабля.
Долго ждать не пришлось. Динамик рядом с дверью захрипел, зашипел и ожил.
– Кто там? Если коммивояжеры или дети, то лучше убраться подобру-поздорову. Я ничего не покупаю.
– Это я, Карл Фридрих. Впустишь?
– Фриц? – И после короткой паузы: – Покажи свое лицо!
Исследователь положил подбородок на нижнюю планку окошка. Шарлотта беззвучно произнесла слово «Фриц» и ухмыльнулась. Оскар пожал плечами и улыбнулся ей в ответ.
Окошко в двери вспыхнуло, да так ярко, что Шарлотте даже пришлось на миг зажмурить глаза. Потом послышался шум открываемых замков.
Дверь чуть-чуть приоткрылась, и показалось невероятное лицо. Растрепанная борода, пухлые красные щеки и плоский нос с прожилками. Волосы спадали на лоб и почти закрывали глубоко посаженные глаза. Из лохматой шевелюры торчало два уха. Сначала Шарлотта даже подумала, что Пфефферкорн держит обезьяну, потом заметила очки. Перед ними стоял сам хозяин. Дверь приоткрылась еще немного.
Девушка с трудом удержалась от смеха. Мужчина едва доставал ей до подбородка. У него были неимоверно широкие плечи и тонкие ножки, слишком слабые для массивной верхней части тела.
Пфефферкорн, прихрамывая, вышел за дверь и недоверчиво оглядел гостей.
– А это кто такие?
Голос, казалось, доносился из самой глубины его тела.
– Разреши представить тебе мою племянницу Шарлотту и сына Оскара. А это доктор Юлий Пфефферкорн.
