Сейчас он цепкой хваткой держит металлический прут. Крышка люка совсем рядом. Он накладывает стопор и, сжав от напряжения зубы, затягивает что есть силы маховик. Только бы хватило кислорода!
Медленно перебирая руками, Климов движется вдоль корабля. Ага! Вот она, зияющая дыра с рваными краями! С трудом он протискивает туловище внутрь. Так и есть! Взорвались эти чертовы ящики в тамбуре. Он нагибается и в свете шлемового фонарика различает дыру размером в кулак в трубопроводе, подводящем регенерированный воздух в кабину. Края ее затянуты льдом. Сноп белых снежинок фонтаном вздымается вверх. Слава богу! Регенерационная станция работает. Он подходит к двери, ведущей в машинный отсек, и кладет на нее руку. Чуть ощутимая вибрация от работающих компрессоров похожа на биение сердца.
Нужно торопиться. И так слишком много драгоценного воздуха выброшено в космос. Сначала – пластырь на трубу, затем заняться кабелем. Заплату на обшивку – после…
– Витя! – Ружена уже сняла халат. Костюм из мягкой серой ткани плотно облегал ее стройную фигуру. – Пойдем, милый! Ноль-шестнадцатый на Марс уже улетел. Теперь до утра ничего не будет. Мы еще успеем на автобус. Посмотри, на кого ты похож! Пошли! Примешь ванну, выпьешь чаю с малиной. Завтра я выходная, проваляешься весь день в постели.
– Нет, – сказал он, скользнув взглядом по расписанию рейсов, – я буду ночевать в общежитии. Завтра в семь утра нужно быть здесь к отлету маршрутного на Луну. Ведь я в резерве, мало ли что может случиться.
Опасная зона
Петлявшая среди холмов дорога неожиданно кончилась у металлических ворот в кирпичной стене. В свете фар вспыхнула белая табличка с надписью: «Въезд категорически запрещен».
– Вот здесь, – сказал шофер. – Проходная направо. Если Арсеньев будет спрашивать, скажите, что я вернулся на базу.
В караульном помещении пахло свежим ржаным хлебом, овчиною и еще чем-то, чем пахнет только в караульных помещениях и сторожках.
Старенький вахтер долго изучал пропуск, сличал его с паспортом и несколько раз поверх очков оглядел меня с ног до головы.
– А справка есть? – спросил он, возвращая мне паспорт.
– Что за справка?
– Насчет прививки. Без справки не велено пускать. Сам Алексей Николаевич распорядился.
– Не знаю, о какой прививке вы говорите, – сказал я. – Мне выдали пропуск на базе без всякой справки.
– Без справки не пущу.
– Хорошо, – сказал я. – У вас есть телефон?
– Есть.
– Соедините меня с Арсеньевым.
– Нету их. С утра уехали с Максимовым в город.
– А кто его замещает?
– Никто не замещает. Одна барышня осталась.
– Какая барышня?
– Известно какая. Беата!
Я сел на топчан:
– Что же мне делать?
Вахтер пожал плечами:
– Без справки пропустить не могу. Ждите Алексея Николаевича.
Минут десять прошло в молчании.
– На базу от вас можно позвонить?
– С территории можно, а отсюда нельзя.
– Арсеньев когда должен вернуться?
– Кто их знает. Может, сегодня, а может, завтра. Он мне не докладывается.
Я не знал, что предпринять. Нечего сказать, приятная перспектива: добравшись с таким трудом до цели, просидеть всю ночь в проходной!
– А этой барышне можно позвонить?
– Звоните, – сказал он, указывая на полевой телефон в углу.
Я покрутил рукоятку и снял трубку.
– Слушаю.
– Здравствуйте, – сказал я. – Моя фамилия Шеманский. Арсеньева должны были предупредить о моем приезде.
– А-а-а. Вы в проходной?
– Да. Меня не пропускают. Требуют справку о какой-то прививке.
– Разве вам ее не сделали на базе?
– Нет.
– Ну хорошо, – сказала она после долгой паузы, – сейчас я к вам выйду.
Через несколько минут в караульное помещение вошла девушка в накинутом на плечи пальто.
В левой руке она несла брезентовую сумку с красным крестом. Забинтованная правая рука была подвешена к шее на темной повязке.
– Здравствуйте, – сказала она, кладя сумку на стол. – Меня зовут Беата.
– Здравствуйте. Извините, что побеспокоил, но я попал в глупейшее положение. Никто мне не сказал, что требуется прививка.
– Да. Против лучевой болезни. У нас здесь зона повышенной радиации.
– Что же делать?
– У меня есть ампулы и шприц. Только… – она посмотрела на свою руку, – придется вам уж как-нибудь самому.
Беата вынула из сумки спиртовку, никелированный бачок, налила из чайника воды и приступила к стерилизации иглы.
Укол был очень болезненным. Может быть, сказалась моя неловкость.
– Надеюсь, все? Теперь меня пропустят?
– Через четыре часа. Сейчас вам нужно лечь. Не возражаете, – обратилась она к вахтеру, – если он полежит тут у вас?
– Пускай лежит.
Я лежал на узком жестком топчане, прислушиваясь к шуму дождя, барабанившего по крыше. После укола болела и чесалась рука. Вахтер курил одну самокрутку за другой. От табачного дыма и тепла чугунной печурки, на которой стоял солдатский котелок, трудно было дышать. Ломило виски и затылок. Кажется, у меня начинался жар.
– Поешьте грибного супа, – сказал вахтер, ставя на стол котелок.
– Спасибо, не хочется. Я лучше посплю.
* * *
Меня разбудил треск подъехавшего мотоцикла. Вахтер оправил гимнастерку и метнулся в проходную.
Через открытую дверь я увидел высокую широкоплечую фигуру в плаще с капюшоном.
Вернулся вахтер:
– Алексей Николаевич приехали.
Вскоре в проходной появилась Беата.
– Пойдемте, – сказала она, – я вас проведу к Арсеньеву.
Мы поднялись по лестнице на второй этаж.
Освещенный одной тусклой лампочкой коридор был завален ящиками и частями каких-то аппаратов. Ловко лавируя между ними, Беата подошла к двери, обитой черной клеенкой.
– Вот здесь.
В глубине комнаты, за столом, сидел бородатый человек в комбинезоне и пил чай. Перед ним красовался большой, начищенный до блеска самовар.
– Это Шеманский, – сказала Беата. – Он приехал вечером.
– И что же?
Вопрос был задан совершенно безразличным тоном.
– Мне говорил Лабковский…
