– Ладно, любовь моя, – сказал я. – Тебе предстоит перенести еще один, теперь уже последний, приступ боли. Квинн будет рядом и поможет тебе. Отведи ее в душ, Квинн. Но сначала позаботься об одежде для девочки. Впрочем, оставь это мне. Я скажу Жасмин, что Моне нужны джинсы и рубашка.
Мона рассмеялась, с ней случилась едва ли не истерика.
– Мы вынуждены существовать одновременно в обыденных и магических обстоятельствах, – ответил я на ее смех. – Привыкай.
Квинн был серьезен и внимателен. Он подошел к столу, набрал по внутренней связи номер кухни и распорядился, чтобы Большая Рамона принесла одежду для Моны и оставила ее возле дверей спальни. Отлично. На ферме Блэквуд каждый исполнял предписанные ему обязанности.
Все еще не до конца оправившаяся от потрясения Мона вдруг задумалась, а потом спросила, нельзя ли ей надеть белое платье. Может быть, внизу, в комнате тетушки Куин, найдется белое платье?
– Белое платье… – На Мону будто снизошло поэтическое настроение и вместе с образом утопившейся Офелии прочно окутало ее сознание. – И еще кружева, – добавила она. – Пожалуйста, Квинн, если никто не будет против…
Квинн снова поднял трубку телефона и отдал еще одно распоряжение.
– Да, принесите наверх наряды тетушки Куин, – терпеливо объяснял он Рамоне. – Только белые. Ты знаешь, что Жасмин не наденет белое платье. Да, для Моны. Если тетушкины вещи никто не будет носить, их в конце концов упакуют и уберут подальше. На чердак. Тетушка Куин любила Мону. Прекрати плакать. Я знаю. Знаю. Но Мона не может разгуливать в жутком больничном халате. И когда-нибудь, лет через пятьдесят, Томми и Жером распакуют эти вещи и будут ломать голову, не зная, что с ними делать… Просто принеси все наверх.
Обернувшись, он встретился глазами с Моной и запнулся, будто не мог поверить своим глазам. На лице его отразился ужас, словно он только в этот момент осознал, что произошло, что он сделал. Квинн пробормотал что-то о белых кружевах, отошел от стола и обнял Мону. Мне не хотелось читать его мысли.
– Это всего лишь смерть плоти, Офелия, ничего страшного, ты справишься, – сказал он. – Я пройду это испытание вместе с тобой. Я не брошу тебя. А после этого боль уйдет. И появится жажда. Но боли больше не будет. Никогда.
Он не мог прижать ее к себе достаточно близко.
– И я всегда буду видеть так, как вижу сейчас? – спросила Мона. Упоминание о смерти ее мало обеспокоило.
– Да, – ответил Квинн.
– Я не боюсь, – искренне заверила Мона.
Но она еще не до конца понимала, что с ней произошло. И в глубине души, в той ее части, которую я не открывал для Квинна и которая была недоступна для Моны, я знал, что в действительности она не могла быть согласна на это. Она просто не представляла, что ее ждет.
Что это значило для меня? Почему я придаю этому такое большое значение?
Да потому, что я умертвил ее душу.
Я обрек Мону на вечное пребывание на земле, как были обречены на это все мы, и с этого момента обязан сделать все возможное, чтобы она заняла достойное место в наших рядах. А когда Мона наконец осознает, кем стала, она может лишиться рассудка. Помните, что я говорил вам о Меррик?
Те, кто стремится стать вампиром, сходят с ума гораздо быстрее, чем те, кто, как я, получил Темную Кровь против воли.
Однако у меня не было времени на подобного рода рассуждения.
– Они здесь! – взволнованно воскликнула Мона. – Они внизу! Вы слышите их?
Как и у всех новообращенных, эмоции у нее зашкаливали.
– Не бойся, милая девочка, – сказал я. – Я ими займусь.
Мону встревожил шум, доносившийся из парадной гостиной. Прибыли Мэйфейры. Взвинченная Жасмин ходила взад и вперед. Маленький Жером катался по перилам винтовой лестницы. Квинн тоже услышал голоса.
Это были Роуан Мэйфейр и отец Кевин Мэйфейр. Они приехали со «скорой» и с медсестрой, чтобы увезти Мону обратно в больницу или хотя бы выяснить, жива ли она.
Так вот в чем дело! Наконец-то я понял! Поэтому они и не спешили. Они думали, что Мона уже умерла.
И были правы. Она умерла.
Глава 4
Я открыл дверь спальни.
Квинн и Мона уже скрылись в ванной комнате.
На пороге стояла Большая Рамона – бабушка Жасмин – со стопкой одежды в руках. Я увидел перед собой крайне обеспокоенную хрупкую седовласую женщину с миловидным лицом, в отглаженном белом фартуке.
– Вам нужно все это для бедной девочки? Только не хватайте как попало, у меня все аккуратно сложено!
Я отступил в сторону, Рамона промаршировала через спальню и аккуратно положила стопку одежды на усыпанную цветами кровать.
– Вот. Здесь еще белье и тапочки, – торжественно объявила она.
Из ванной доносился плеск воды. Рамона покачала головой.
– Не могу поверить, что эта девочка еще дышит, – ворчала она, проходя мимо меня на обратном пути к двери. – Это просто чудо какое-то. А ее родня прислала сюда отца Кевина со святым миро – он там, внизу. Конечно, всем известно, что Квинн любит Мону, но в каком Евангелии сказано, что вы можете позволить человеку умереть в вашем доме? А тут еще больная мать Квинна… Вы ведь знаете о ней? Да, она куда-то сбежала. Представляете, Пэтси встала с кровати и ушла…
(В памяти мелькнул образ Пэтси – матери Квинна, исполнительницы песен в стиле кантри, с взлохмаченными волосами и ярко накрашенными ногтями, умиравшей от СПИДа в комнате напротив спальни Квинна. Когда я последний раз видел Пэтси, она давно уже не вставала, чтобы раскрасить лицо, как индеец перед битвой, надеть кожаный костюм с бахромой, высокие сапоги и отправиться куда-нибудь из дома. Это миловидное существо, лежавшее на диване в белой ночной сорочке, было преисполнено абсурдной и неистребимой ненависти к Квинну, порожденной извращенным чувством соперничества и детской ревности женщины, которой было всего шестнадцать, когда она родила Квинна. Теперь эта женщина исчезла.)
– … И все свои лекарства оставила, такая больная, – продолжала между тем Рамона. – Ох, Пэтси, Пэтси! И тетушка Куин только-только сошла в могилу. А тут появляется это рыжее дитя. Ну и дела!
– А что, если Мона умерла, – предположил я, – и Квинн обмывает ее труп в ванной?
Большая Рамона прыснула и прикрыла рот рукой, а потом зыркнула на меня своими бесцветными глазами.
– Да вы сущий дьявол. Почище Квинна. Только не думайте, будто я не знаю, чем они там занимаются. А вдруг она возьмет и умрет прямо там – что тогда? Нам придется обтирать ее досуха полотенцами и укладывать на кровать, будто ничего такого не было, и…
– Что ж, тогда она будет действительно чистой. – Я пожал плечами.
Большая Рамона удержалась от нового смешка и покачала головой, но, едва оказавшись за дверью, дала волю эмоциям и пошла по коридору, посмеиваясь и болтая сама с собой:
