Совсем стемнело. Отражение фонарей задрожало в воде, словно огромные звезды или причудливые цветы. Селия погрузилась в воспоминания, забыв о своем одиночестве, о том, где она находится, и совершенно потеряв счет времени.
Во все эти ужасные дни воспоминаниям не было места в ее душе. Они пугали ее, и она избегала думать об этой встрече. Сейчас, вдали от Брутон-стрит, от бедного Рикки, с немым упреком в глазах проклинающего жизнь за то, что она прекратилась со смертью его кумира, сейчас, когда Лоринга уже не было, когда, наконец, у нее было немного времени для самой себя, — Селия вспоминала каждую минуту, проведенную с Хайсом.
Она забыла о его жестокости. Она помнила только счастливые, сладостные мгновения. Сейчас, здесь, в ночной тишине он ей казался таким близким, таким живым! Она ясно представила себе его склоненную голову, его блестящие глаза, чувствовала, о, Боже! как она чувствовала его поцелуи. Даже в мечтах это было самое необыкновенное ощущение из всего того, что она когда-либо испытывала. Конец этого божественного вечера был страшен контрастами: несчастье следовало за несчастьем, удар за ударом. Все случившееся потом так взволновало Селию, что она никак не могла восстановить в памяти, как она рассталась с Хайсом. Просто после того, как появился инспектор Твайн, она перестала быть мыслящим существом, и ее охватило такое отчаяние, что она уже ничего не могла сообразить.
Теперь, после нервного напряжения этих дней, к ней снова вернулась способность мыслить и чувствовать. Оживленная толпа, звуки музыки, огни, легкий ветерок, поднимающийся с реки, и, наконец, стремление всего живого к любви и к счастью взволновали Селию.
«Конечно, если мужчина целует вас, то это ведь еще не любовь, — робко возразила она своим мыслям, — но… он так горячо целовал меня — так целовал!..»
Она не могла продолжать дальше даже мечтать. Воспоминания вызвали в ней целую бурю переживаний, она вся затрепетала, и сердце ее забилось, как раненая птичка.
О да! Он целовал ее и до боли крепко сжимал в своих объятиях, но эта боль была ей приятна.
«Но ведь это любовь, — твердила она, задыхаясь, — чувствовать так, знать, что ради этих поцелуев ты готова на все: на страдания, на пытку. Нет, жизнь не так ужасна и пуста, когда есть такие воспоминания! Потому, что мы встретимся еще — мы непременно встретимся — не теперь, а когда все будет налажено, решено. Но тогда»…
Она готова была петь от радости. На пути домой, в автобусе, эта внутренняя радость прорвалась наружу, и она начала тихонько напевать. Но вскоре ей стало стыдно такого ребячества, и она замолчала.
Теперь, когда ее мечты так чудесно вернули ей Дикки, такого удивительно живого и близкого, что-то все время пело в глубине ее сердца. Ничто не могло заглушить этого пения, хотя она и осознавала, что ничему, кроме печали, не должно быть места в ее душе.
Даже дома печальный вид Рикки не мог омрачить ее тайной радости. Рикки принес ей ужин: яйца и кофе.
— Я должен ухаживать за вами, — сказал он, — мистер Лорри всегда говорил мне: «Ты должен смотреть за маленькой мисс Селией».
Он был так невероятно одинок, что Селия, пока ужинала, задержала его у себя. Он молча принялся наводить порядок в комнате, бесшумно двигаясь из угла в угол.
После ужина Рикки убрал поднос, и Селия легла спать. И снова в темноте ночи, озаренной лишь звездами, она ощутила всем своим существом совершенно такой же сладостный трепет, как тогда, когда Дикки целовал ее. Не в силах бороться с охватившим ее волнением, вся дрожа, она зарылась лицом в подушку.
Рикки, с дергающимся лицом и горящими фанатичным огнем глазами, стоял перед Селией. На ладони его дрожащей руки лежала крупная жемчужина.
— Жемчужины мистера Лорри другого цвета и вообще отличаются по величине, — сказал он. — Значит, в комнате был еще кто-то, мисс Селия! Значит, я все-таки прав! Я ведь говорил вам, что мистер Лорри не мог застрелиться. Это на него совершенно не похоже. Он бы нашел какой-нибудь другой выход. Когда я был с ним, я видел, как он выпутывался из более сложных обстоятельств. Вы ведь не думаете, что он струсил? Я не могу поверить, чтобы он испугался. А теперь, в доказательство моих слов, я нашел эту жемчужину. Я сейчас же отнесу ее инспектору Твайну.
— Дайте ее мне, Рикки, — сказала Селия спокойно.
В глазах Рикки вспыхнуло подозрение, но он все же протянул Селии жемчужину. С неясным ощущением страха Селия взглянула на нее; это была прекрасная черная жемчужина из запонки, выпавшая из оправы. Где она видела такую же? Внезапно она вспомнила: в ночь смерти Лоринга она заметила две точно такие жемчужины у Хайса!
«Множество мужчин носят запонки из черного жемчуга», — подумала Селия, но гнетущий страх, охвативший ее вначале, не оставлял ее.
— Где вы нашли это, Рикки? — спросила она.
Рикки весь насторожился, как охотничья собака, делающая стойку при подозрительном шуме.
— Полиция опечатала ту комнату, — ответил он, — но они не знали о том, что известно мне: о маленькой двери около камина и ходе под камином, который мне когда-то показал мистер Лорри. Я целые дни проводил в этой комнате в тщетных поисках каких-нибудь улик. И только сегодня я нашел эту жемчужину. Я не заметил ее раньше только потому, что она такая темная.
— Откуда ведет ход? — спросила Селия.
— Из винного буфета, что под лестницей. Две ступеньки внутри его — это начало хода, — ответил Рикки.
Селия спрятала жемчужину в сумочку. На немой вопрос, застывший в глазах взволнованного Рикки, она мягко сказала:
— Не беспокойтесь, Рикки, я отдам ее вам, когда инспектор Твайн будет здесь.
Немного позже, когда Рикки куда-то ушел, Селия подошла к буфету. Отперев его, она сразу увидела ступеньки, о которых ей говорил Рикки. Она зажгла спичку и, осмотревшись внутри буфета, заметила над своей головой большой крючок. Откинув его, она открыла небольшую дверцу и минуту спустя очутилась в той самой комнате, где нашли тело Лоринга.
Кругом царила глубокая тишина. Склонив лицо почти в уровень с полом, она принялась шарить руками вокруг, в надежде найти то, что ей было нужно. Не найдя ничего, она попробовала поискать с помощью головной шпильки в щелях под панелью. Под окном она наткнулась на что-то твердое и выковыряла из глубокой щели круглую оправу от запонки, сделанную из платины.
Она подняла ее. Посередине была выгравирована монограмма «Р. Б.». Вернувшись к себе, Селия примерила оправу к жемчужине, она точно подходила к ней. Эти маленькие буквы «Р. Б.» угрожающе глядели на Селию. Ей стало страшно. Почему? Ведь у многих людей могли быть такие же инициалы! Но Селия знала только одного человека, имя которого начиналось этими двумя буквами — Роберт Брекенридж.
Внезапно она решила поговорить с Хайсом.
— Милорда нет дома, — ответил ей лакей.
— Мне необходимо его видеть по важному делу. Я подожду. Лакей ввел ее в маленькую комнату с окнами, выходящими в небольшой сад, освещенный лучами заходящего солнца.
