Они не верили, что девочка действительно была в комнате и что она сбежала. Твердили, что наверняка увидели бы ее, что она никак не могла проскользнуть мимо них. Говорили мне, что я сумасшедший, но не мешали выносить шарики, так что я, в конце концов, очистил от них всю комнату, а они только стояли и глазели, пока не прибыла полиция, которую я заставил их вызвать.
Комната с шариками опустела. На полу у домика Венди темнело мокрое пятно — наверное, его не заметили ассистенты.
Несколько дней я не выходил на работу. Меня била дрожь. Я все время думал о девочке.
Я видел ее всего одно мгновение, пока ее не покрыла тьма. Ей было лет пять или шесть. Она была бледной и странно расплывалась, как будто я смотрел на нее сквозь воду. Одета в запачканную футболку, с картинкой мультяшной принцессы спереди.
Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами, а ее лицо оставалось при этом пустым. Ее серые, короткие пальчики крепко вцепились в край домика Венди.
Полицейские никого не нашли. Они помогли нам собрать шары и закидать их обратно в комнату, а потом отвезли меня домой.
Теперь я все время думаю, случилось бы то, что случилось, если бы мне тогда кто-нибудь поверил, или все пошло бы по-другому? Хотя вряд ли. Когда я вернулся на работу несколько дней спустя, все уже произошло.
Прослужив в охране какое-то время, начинаешь особенно бояться двух вещей.
Первая, это когда ты прибываешь на место и обнаруживаешь там толпу взволнованных, напряженных людей: все орут, ругаются, одни толкаются, другие, наоборот, пытаются их успокоить. Из-за них ничего не видно, но ты сразу понимаешь — это непрофессиональная реакция на что-то плохое.
И вторая: из-за толпы также ничего не видно, но люди стоят неподвижно и почти молча. Такое встречается реже и всегда означает самое худшее.
Женщину и ее дочку уже увезли. Я видел все потом, в записи, на пленке из камеры слежения.
Малышка вошла в комнату с шариками во второй раз за несколько часов. Оба раза она играла одна, очень довольная, сидела в уголке, напевала что-то себе под нос и приговаривала. Двадцать минут уже истекали, и мать, загрузив в автомобиль новую садовую мебель, пришла за ней. Она постучала в стекло и улыбнулась, малышка встала и радостно заковыляла сквозь шары к матери, пока не поняла, что та ее забирает.
На пленке хорошо видно, как мгновенно меняется весь язык ее тела. Она дуется, хнычет, потом вдруг поворачивается и бежит к домику Венди, где падает в шары. Мать не проявляет особенного нетерпения, она подходит к двери и начинает звать дочку, ассистентка стоит рядом. Видно, что они болтают.
Девочка сидит сама по себе, спиной к взрослым, и говорит что-то в пустой дверной проем домика Венди, демонстративно продолжая свою одинокую игру. Другие дети заняты своими делами. Кое-кто поглядывает с интересом: чем все кончится.
Наконец, мать теряет терпение и уже громко кричит дочке, чтобы та шла к ней. Девочка встает, оборачивается и поверх моря пластика смотрит на мать. В каждой руке у нее по шарику, руки опущены вдоль тела, но вдруг она поднимает их, смотрит на них и на мать. Позже я слышал, что она сказала: «Не пойду. Я хочу остаться. Мы играем».
И она, пятясь, заходит в домик. Мать широкими шагами подходит к нему, наклоняется и заглядывает внутрь. Чтобы забраться в него, ей приходится опуститься на четвереньки. Ступни ее ног торчат наружу.
На пленке нет звука. Только когда видишь, как вздрагивают другие дети и как срывается с места ассистентка, понимаешь, что женщина кричит.
Ассистентка потом рассказывала мне, что когда она бросилась на помощь, то не могла растолкать шары, как будто они вдруг отяжелели. Дети все время лезли под ноги. Ей и другим взрослым, которые кинулись за ней, понадобилось необычайно много времени, чтобы преодолеть всего несколько футов от двери до домика Венди.
Женщину было никак не вытащить оттуда, и тогда они решили просто поднять дом и перенести его на другое место, но его стенки от рывка рассыпались.
Девочка задыхалась.
Ну, конечно, конечно, шары делаются большими, чтобы ни один ребенок не смог пропихнуть их в рот, но эта девочка как-то ухитрилась. Невозможно представить, как именно она это сделала, но шар вошел так глубоко и застрял так крепко, что его не могли вытащить. Девочка лежала на спинке, выкатив глаза, а ее ступни и ладошки заворачивались внутрь, навстречу друг другу.
На пленке видно, как мать подхватывает ее на руки и ударяет ладонью по спине, со всего размаху. Другие дети стоят вдоль стены и смотрят.
Кто-то из мужчин вырывает, наконец, малышку из рук матери и поднимает ее за ноги, головой вниз. В записи ее лицо видно нечетко, понятно только, что оно синее и что голова у нее болтается, как у тряпичной куклы.
В тот самый миг, когда мужчина, обхватив девочку обеими руками, прижимает ее к себе, под его ногами что-то движется, и он поскальзывается на шарах, не выпуская девочку из рук. Вместе они тонут в пластиковом море.
Детей перевели в другую комнату. По магазину уже, понятно, пошли слухи, сбежались родители. Когда прибежала первая мамаша, она застала такую картину: мужчина орал на детей в голос, а ассистентка его успокаивала. Он требовал, чтобы они сказали ему, куда девалась еще одна девчонка, та, которая подошла совсем близко и болтала ему под руку, пока он пытался помочь, и все время лезла ему под ноги.
Вот почему нам пришлось просмотреть пленку заново, чтобы понять, откуда та девочка взялась и куда подевалась. Но никакой девочки мы не увидели.
Я, конечно, пробовал перевестись в другое место, да только время тогда в нашем бизнесе было тяжелое. Как и во всех других тоже. Мне сразу дали понять, что если я не хочу остаться совсем без работы, то лучше сидеть тихо.
Комнату с шариками закрыли, сначала временно, до конца дознания, потом на «ремонт», после которого она еще долго стояла закрытой, пока шел спор о ее будущем Так временное закрытие превратилось в постоянное, сначала неофициально, а потом и официально тоже.
Те родители, которые были в курсе того, что там произошло (ума не приложу, как они узнали), проходили мимо комнаты решительным шагом и, толкая перед собой коляски с пристегнутыми к ним отпрысками, мрачно глядели в пол. Но дети скучали по шариковой комнате, это было видно по тому, как они поднимались с родителями по лестнице. Начиная с первой ступеньки, они думали, что идут в комнату, говорили о ней, вспоминали, какая там лазалка и какое все яркое и разноцветное, а потом, когда они видели закрытую дверь и стеклянную стену, оклеенную изнутри коричневой бумагой, начинались слезы.
Я, как почти все взрослые, делал вид, что комнаты просто не существует. Даже во время ночных дежурств, когда мне выпадало проходить мимо, я старательно отводил глаза. Да и зачем мне на нее смотреть, раз дверь опечатана? Тем более что внутри сохранялась все та же ужасная атмосфера, тягучая и липкая, как клей. На складе в разных местах установлены такие ящички с карточками, которые охранник должен заменять при каждом обходе — показать, что я тут был и свои обязанности выполнил. Так вот, когда я дрожащими руками заменял карточку возле комнаты с шариками, упорно глядя на стопку новых каталогов на верхней ступени лестницы, мне иногда казалось, что за спиной у меня раздается какой-то шелест и тихое «пудда-тудда», но я ведь знал, что это невозможно, так что незачем было и проверять.
