Рыцари вновь переглянулись.
— Вероятно, вы неправильно понимаете цель нашего паломничества, господин, — осторожно заметил один из рыцарей. — В Иерусалиме уже есть король — Амори. Мы собираемся освободить этот город, с тем чтобы он вернулся на трон.
Барцицца понимающе улыбнулся.
— А в чем тогда выгода Бонифация?
— Он совершает паломничество, господин, — ответил Грегор. — Несомненно, его величество наградит маркиза землями и титулами, но маркиз отправляется в поход как слуга Христа.
Барцицца расхохотался.
— Ну да, все так говорят. — Он панибратски кивнул. — Кажется, я сам так говорил.
— Маркиз — редчайший человек.
Замечание одного из рыцарей прозвучало одновременно и вежливо, и с упреком.
— Конечно, конечно, — поспешил успокоить гостей Барцицца. — Я вовсе не хотел никого оскорбить. Если ему удастся осуществить эту кампанию, я первый отвешу ему низкий поклон. Как видите, я очень набожный человек.
После этого он подверг гостей испытанию, которое я пережил на день раньше: начал объяснять религиозный смысл всех картин на стенах. Лично мне все эти сложные символические изображения представляются смехотворными. Какой-то там орел символизирует архангела, а этот подразумеваемый архангел, в свою очередь, подразумевает какой-то особый аспект Бога. Таким образом, глядя на орла, ты должен проникнуться каким-то особым религиозным чувством. Мне не нравится, когда приходится объяснять, почему какая-то вещь важна и трогательна. Я люблю музыку — там только и нужно, что слушать и понимать самому, трогательна она или нет.
Второсортный музыкантишка в углу наигрывал на хрипло звучащем псалтерионе[4] трубадурские баллады, которые я сам когда-то учил. Начал он с «Календы мая» — заигранной привязчивой песенки по случаю майского праздника,[5] обязательной для репертуара любого трубадура. Потом перешел на примитивные германские миннезанги[6] в честь родины Грегора. Капеллан Барциццы благословил нас, после чего подали угощение с не меньшими церемониями, чем на высоком пиршестве. Блюда были разнообразные и пахли еще лучше, чем на том обеде, которым меня потчевали здесь накануне. Но, как и в тот раз, я отведал лишь чуть-чуть: по опыту знал, насколько послабляюще могут действовать все эти цветные пряности на незнакомый с ними организм. Не хотелось бы мне оказаться рядом с койками всех этих рыцарей сегодня ночью.
Барцицца почти весь ужин говорил об опасностях и неудобствах морского путешествия, о которых знал не понаслышке, поскольку сам много лет ходил в море. Он предупредил нас (по меньшей мере семь раз), чтобы мы взяли с собою достаточно слабительного (по его рекомендации, следовало втирать в тело мяту, смешанную с маслом и уксусом), так как запоров в путешествии никому не избежать. Советовал остерегаться местной рыбы, дичи и мягких сыров, но вполне доверять твердым сырам и засахаренным фруктам. Барцицца напомнил, чтобы никто из нас не забыл перед отъездом написать завещание (он мог бы заверить их со скидкой на площади Сан-Марко). Он предупредил, что стоит только соленой воде попасть на кожу, как она уже не высохнет, и ты так и останешься липким. Еще он советовал научиться морской походке — сгибая колени и широко расставляя ноги. Учил бороться с морской болезнью, утверждая, что лучшее средство от нее — выйти на верхнюю палубу, встать посредине корабля (где меньше всего качает) и смотреть прямо вверх на небо. Рассказывал, что моряки общаются на странном, только им известном языке и нам лучше бы выучить его, если мы хотим их понимать.
Он также просветил нас насчет предрассудков среди моряков всего мира, чтобы мы ненароком не вызвали у них страх и не оказались вышвырнутыми за борт как предвестники неудач. Нельзя садиться на корабль с левой ноги. Нельзя швырять камни за борт. Нельзя оглядываться на порт, после того как корабль взял курс. Нельзя убивать дельфинов (знать бы, какие они), альбатросов (аналогично), а также чаек (их я помню еще с той поры, как пересекал Ла-Манш). Нельзя, пока находишься в море, стричь волосы и ногти. Нельзя произносить слово «утонувший». Нельзя свистеть. Нельзя брать на борт женщин и священников (тут придется кое-что пересмотреть). Кроме того, нельзя выкидывать за борт корабельных кошек, ибо этим можно вызвать неудовольствие богов — кошки приносят в море счастье, а также борются с мышами и крысами. Все эти запреты касались нас, обычных пассажиров. Для моряков существовал еще целый свод неписаных законов: что можно и чего нельзя делать в отношении оснастки, крепежа, ремонта, прокладывания курсов…
После такого полезного, правда обескураживающего, монолога хозяин продолжал разглагольствовать, пока подавали последние блюда. Можно было подумать, что он лично когда-то освобождал Иерусалим, хотя в последний раз его освобождали еще до рождения любого из присутствующих. Тут я попробовал улизнуть в туалет (а на самом деле на свидание со смертью), но Отто прорычал, не переставая жевать, что придется подождать, пока ему самому не захочется облегчиться. Других предлогов отделаться от него у меня не было.
После расспросов, особенно со стороны Грегора, стало ясно, что Барцицца не часто выезжал на поле брани, оказавшись в Леванте[7] пять лет назад как участник прерванного Крестового похода, объявленного королем Грегора. В его задачу входило обеспечить материальные блага, каков бы ни был исход битв. Он знал, как получить выгоду даже после поражения, а не только после победы. А выгода, заявил Барцицца, сверкнув глазами, бывает разная.
— Например, — сказал он с ангельской улыбкой, — я сейчас вам продемонстрирую свое величайшее сокровище.
И Барцицца подал сигнал слуге, словно тот был посвящен в предстоящий розыгрыш. Этот человек был знаком мне по прошлому визиту. Вроде бы евнух, хотя я сомневался в этом (начать с того, что у него росли усы). Слуга, которому, видно, все наскучило, принужденно поклонился и покинул зал сквозь потайную дверь в стене.
Эта дверь оставалась абсолютно невидимой, пока он ее не открыл. Располагалась она как раз напротив того места, где сидели мы с Отто. А что, если прямо за нашими спинами находилась еще одна такая же потайная дверь? Я заерзал на подушках и начал ощупывать штукатурку позади себя.
Барцицца вновь обратился к заинтригованной компании.
— Теперь не забывайте о своих манерах, ибо вам предстоит встреча с принцессой. — Этим он приковал всеобщее внимание, даже мое — ни о какой принцессе я не слышал, когда был его гостем позавчера. — О да! — Он заулыбался в ответ на нашу общую реакцию. — Вот поэтому, друзья мои, вы всегда должны быть начеку, не подвернется ли неожиданный случай. Наше последнее сражение во время императорского крестового похода, до того как объявили перемирие, состоялось у небольшого, но очень богатого городка на египетском побережье. Там господствовал неверный правитель, по сравнению с которым сам венецианский дож выглядел бы бедняком. Неверные отказались перейти на путь христианства, поэтому их поубивали…
